Майя Родейл - Сладкое поражение Страница 41

Через мгновение он отнял свою руку и обхватил рукой ее грудь. Большим пальцем он ласкал чувствительный кружочек в центре. Она выгнула спину и непроизвольно сильнее сжала его член, продолжая двигать вверх-вниз. Он был горячим в ее руке, пульсирующим, и она знала, что это результат ее прикосновения. Удерживая его в руке, она чувствовала себя сильной, способной контролировать — ощущение, ранее недоступное ей. И это ей нравилось.

Его губы впились в ее губы. И в течение некоторого времени не было ничего, только руки здесь и там и обжигающий поцелуй, который он прервал лишь затем, чтобы произнести ее имя:

— Анджела…

Его бедра теперь тоже двигались, стремясь навстречу движениям ее руки. Он вновь накрыл своей рукой ее руку, предлагая ей усилить сжатие и ускорить движение.

— Анджела, — вновь и вновь шептан он ее имя, словно мольбу или молитву. Она не останавливалась, потому что понимала, что он чувствует, и знала, что сейчас он вот-вот достигнет своего собственного освобождения.

Филипп прижался губами к ее коже на ключице. Она почувствовала его сильную дрожь. Услышала его стон. И в полной мере ощутила его оргазм.

А когда все закончилось, он обнимал ее, пока они оба не уснули.

Но утром она проснулась одна, поскольку в полночь вернулась в свою постель. Она не хотела, чтобы их секрет был раскрыт, она хотела сохранить все в тайне.

Она также не хотела, чтобы ее застали в его комнате и вынудили Филиппа вступить в брак, которого он не хочет. Единственное, что огорчало Анджелу, — это осознание того, что мужчина, который так любит ее, не готов даже попытаться построить совместную жизнь.

Глава 11

Три дня спустя

Филипп вновь застиг ее за этим занятием: она наблюдала, как он работает, и что-то черкала в своей маленькой книжечке в кожаном коричневом переплете. Вот уже три дня он чувствовал, что за ним наблюдают. Он поднимал голову, оглядывался и видел ее. Вот уже три дня он сдерживал свое любопытство. Ему очень хотелось выяснить, что же она такое делает, но ему не удавалось выкроить момент и оторваться от работы, чтобы спросить ее об этом.

А когда он увидел ее в конце дня, его гораздо больше интересовало другое, и он опять забыл спросить про книжку. Наконец, оторвавшись от работы, он прислонился к стволу дерева и рубашкой вытер со лба пот. Никогда в своей жизни он не чувствовал такого изнеможения. Долгий день изнурительного труда под палящим солнцем, затем долгие часы в постели с Анджелой. Они самыми изощренными способами дарили друг другу наслаждение, доставляли удовольствие и радовали друг друга. Несмотря на усталость, он даже смог улыбнуться, вспоминая об этом.

С каждым днем ему все труднее и труднее было представить себе жизнь без Анджелы. Никогда не слышать, как она выкрикивает его имя своим чарующим голосом во время пика наслаждения? Такое будущее не сулило ничего хорошего и казалось ему совсем безрадостным.

Даже если их не примет свет, и они останутся без гроша, он все равно смог бы сделать ее счастливой. Он очень надеялся на то, что их ждет общее будущее.

Ну а сейчас она с закрытыми глазами сидела под деревом, поскольку только в тени можно было скрыться от полуденной жары. Открытая книжка лежала у нее на коленях.

Филипп, бесшумно ступая, подошел к ней. Анджела, очевидно дремала.

— Привет, — сказал он.

Она в изумлении открыла глаза и быстро вскочила. Книжка упала на землю.

— Ты напугал меня, — сказала она.

— Ты кое-что выронила, я подниму.

— Нет! — Она потянулась за книжкой, но Филипп, улыбнувшись, поднял блокнот высоко над головой.

— Ну, пожалуйста, — попросил он, умоляюще глядя на нее.

Он, конечно же, вернет ей блокнот, если она будет настаивать, но теперь, когда книжка оказалась у него в руках, ему более чем когда-либо захотелось взглянуть на ее содержимое.

— Мне не следовало учить тебя этому слову, — пробормотала она.

— Это означает «да»? Скажи «да», Анджела.

Он улыбнулся ей, потому что знал, как действует на нее его улыбка.

— Ладно. Но там нет ничего интересного, — сообщила она.

Но она была не права, потому что первая же страница приковала его внимание. На ней был изображен мужчина, сидящий в какой-то гостиной. Неужели это тот самый?

Анджела кивнула, и Филипп стал внимательнее рассматривать мужчину, который погубил ее. Ему захотелось сбить с его лица самодовольную улыбку. Или разорвать рисунок, чтобы навсегда стереть этот образ из ее памяти. Но он понимал, с какой любовью был сделан этот рисунок, как удачно она поймала момент. Конечно, она рисовала его до того, как потеряла невинность.

Перевернув страницу, он увидел изображение Девы Марии, держащей на руках младенца Иисуса.

Анджела изобразила ее с умиротворенной улыбкой и счастливым взглядом. Через мгновение он узнал стоявшую в часовне статую, которая чудом уцелела после того, как обрушилась крыша. Он хорошо знал ее. Более того, он даже знал, насколько она тяжела, поскольку они с Уильямом Слоуном на время ремонта крыши перетаскивали ее в аббатство.

Он перевернул еще одну страницу, затем еще, рассматривая одно за другим изображения матери и младенца. Но он видел нечто большее, чем рисунок, и понял, почему Анджела откладывает постриг. Ей страстно хочется иметь ребёнка, хочется самой улыбаться этой усталой, но счастливой улыбкой.

Он пролистал несколько страниц с теми же сюжетами, пока его внимание не привлекла новая тема.

Он узнал себя. Он узнал черты своего лица, искривленный нос, синяк и порез на лбу, теперь уже заживший и превратившийся в шрам. Но выражение лица, казалось, не принадлежало ему. Он умиротворенно спал. А внизу была подпись: «Спящий дьявол». Это заставило его улыбнуться.

Он перевернул страницу и увидел еще одно изображение скульптуры, вид снизу, словно Анджела стояла на коленях, рисуя ее. Боготворя ее.

Филипп вновь перелистнул страницу и увидел то, над чем она работала последние несколько дней. На рисунке был изображен он, без рубашки. И вновь он не узнал себя. Не может же он выглядеть так впечатляюще. Она изобразила его настоящим героем. Фона не было, поскольку его изображение занимало всю страницу. Кроме того, она передала детали, свидетельствующие об их близости, — все, даже самые малозаметные шрамы были на своих местах. Она уже хорошо знала его, это было видно, и причем знала таким, каким он сам себя не знал.

Теперь он мог увидеть то, чего не видел раньше. Теперь он точно знал, чего хотел, поскольку здесь каким-то чудом присутствовало именно то, что он мог ей дать: самого себя, ребенка и эту счастливую умиротворенную улыбку.