Герман Воук - Марджори в поисках пути Страница 42

— Естественно, когда я услышала, что это пьеса Ноэля Эрмана, я запрыгала, — говорила Маша. — Я накинулась на Лау с рассказом о талантах Ноэля, и он позвонил миссис Лемберг о тот же вечер и сказал, чтобы та действовала, как будто она сама играет на Бродвее. А я заставила его купить маленький кусок шоу, так, на счастье. Сейчас Лау так злится насчет этого, что не может сидеть на месте. Он все время говорит, что только теперь начал жить. На репетициях он похож на ребенка лет шести в цирке — да, да, именно так, малышка. Какой маленький мир, да? Если бы мне когда-нибудь приснилось, что настанет день, когда я помогу Ноэлю Эрману поставить его первое музыкальное шоу… Самые сумасшедшие вещи случаются, если ты долго живешь, не правда ли?

Марджори покачала головой, улыбаясь, но ничего не сказала.

— Я иду отсюда на репетицию. Пойдем вместе, — сказала Маша.

— Извини. У меня сегодня вечером миллион дел.

Этих мелочей слишком много, думала Марджори. Маша Зеленко (из всех людей на свете именно Маша Зеленко) занимается постановкой «Принцессы Джонс» и может приходить на репетиции. Почему она стремилась стать актрисой? Что хорошего было в том, чтобы спонсироваться миссис Лемберг, и быть восхваленной Машей Зеленко ее маленькому седовласому жениху Лау Михельсону? Казалось, от театра исходит романтический ореол. Она порылась в своем кошельке.

Неожиданно сухим тоном Маша сказала:

— Я плачу, помнишь? Не ройся.

Марджори взглянула на нее и отложила кошелек.

— С удовольствием, Денежный Мешок. С удовольствием.

— Ты действительно покончила с Ноэлем, Марджори? Навсегда?

— Очевидно.

— Есть другой парень?

— О, были другие и будут, Маша. Но больше не Ноэль, благодарю. Эльфы мне надоели.

— А как насчет фавнов? Я бы сказала, что Ноэль Эрман больше фавн. Кстати, он выглядит лучше, чем когда-либо.

— Фавны, эльфы, домовые, сатиры — можно обладать всеми. Мне не нравятся мифические создания. Они слишком легкомысленны. Мне не нравится мужчина, которого можно разглядеть насквозь, как двойную экспозицию. Ты не знаешь случайно какого-нибудь хорошего солидного мужчину?

— Конечно, знаю, Лау Михельсона, — сказала Маша.

Она щелкнула своим кошельком, вытащила двадцатидолларовую банкноту и бросила ее на счет. Прикуривая сигарету в длинном узком красном мундштуке, она прищурилась сквозь дым на Марджори.

— Хорошо. Я не пойду на репетицию. Ты поможешь мне купить приданое? Помоги мне выбрать какие-нибудь действительно красивые вещички, чтобы ублажить Лау.

— Да, конечно же, я помогу. Мне это нетрудно сделать. С удовольствием.

— И ты придешь на мою свадьбу, правда? Она будет через неделю.

— Конечно, я хотела бы пойти.

— Превосходно. Достань парня, чтобы пришел с тобой.

— Я обеспечу парня, если захочу.

— Пригласить Ноэля?

— Нет, не надо.

Глаза Маши сверкнули.

— Хорошо, не приглашу.

— Где и во сколько?

— В шесть тридцать. — Маша наклонила голову. — Угадай, где. Просто угадай.

— Я вообще не имею представления. В каком-нибудь отеле?

— Помнишь Эльдорадо? Лау живет там. Это будет в его квартире.

— Так, так, — сказала Марджори. — Ты практически ставишь шоу Ноэля и собираешься жить в Эльдорадо. Что дальше?

Маша пожала плечами, усмехаясь.

— Колесо фортуны, да, сладкая? Это все слишком иронично, но… Что это ты морщишь лоб?

— Михельсон… Эта миссис Михельсон прихрамывала? — спросила Марджори. — Небольшая коренастая пожилая женщина, всегда носила черное, прихрамывала?

— Лау говорит, что у нее была косолапость…

— Ну! Я знала ее, — сказала Марджори. — Она и моя мать были в какой-то благотворительной комиссии Эльдорадо — Красный Крест или еще что-то. Она была в нашей квартире раз десять. Будь я проклята! Ты выходишь замуж за сына старой миссис Михельсон! Моя мать умрет.

Они посмотрели друг другу в лицо и одновременно разразились смехом. Они смеялись до слез. Маша прикладывала маленький носовой платочек к глазам.

— О Боже, какая же чудесная жизнь, Мардж, если только тебе не отобьют охоту жить или не перережут горло. На каждом шагу — искушение, уверяю тебя. Пошли по магазинам.

После дождя на мокрой солнечной улице было очень холодно. Марджори сказала:

— Как это, должно быть, весело — делать покупки для приданого. Хорошая практика для меня, будем надеяться.

Маша резко отпарировала:

— Мне казалось, что у тебя сегодня миллион дел.

А когда Марджори посмотрела на нее в смущении, она спросила:

— Когда же ты узнаешь себя? Если бы ты покончила с Ноэлем Эрманом, то ты бы стрелой помчалась на репетицию. И тебе было бы наплевать, придет он на свадьбу или нет. Однако же ни одного слова от меня ты больше не услышишь. Я непревзойденный гений в устройстве чьей-нибудь любовной жизни. Такси!

10. Прощальная речь Маши

Отправляясь в Эльдорадо, Марджори необъяснимо нервничала. Ее ладони была влажными, она часто и с трудом глотала воздух, как будто собиралась подняться ввысь на самолете или сдать трудный экзамен в колледже. Когда она вышла на Вест-Энд-авеню, низкие черные облака заволокли все небо, кроме узкой полоски на западе, за Гудзоном, где садилось солнце в унылом желтом сиянии. Странный свет, сырой воздух заставили ее дрожать. Она намеревалась пойти пешком до Эльдорадо, но вместо этого взяла такси.

Она не была в Эльдорадо более двух лет, но краснолицый привратник в алой униформе, заново отделанной золотом, взял ее шляпу и сказал:

— Добрый вечер, мисс Марджори.

Было похоже на сон: идти через роскошное фойе, незнакомкой и гостьей — более того, гостьей Маши Зеленко. Она обрадовалась, что лифтер оказался новым. Марджори была бы совсем выбита из колеи, если бы ее поднимал на свадьбу Маши старый седой друг Фрэнк. Она взглянула на себя в модном зеркале и увидела обеспокоенную молодую женщину, как-то похудевшую, возможно, ставшую красивее, конечно же, намного более рассудительную, чем та девочка, которая в последний раз глядела на нее из этого зеркала.

Лау Михельсон жил в квартире «15Ф». Моргенштерны жили в квартире «17Ф». Марджори знала, каким будет расположение квартиры, где будут поворачивать коридоры, какие окна будут выходить в парк.

Негр-дворецкий в белом мундире открыл дверь, и первым человеком, которого она увидела в квартире, был Ноэль Эрман, прислонившийся к арке гостиной, со сложенными натруди руками, разглядывающий грядущих гостей с чуть заметной улыбкой. Она не была сильно удивлена; он выглядел бледным и усталым. На нем был старый твидовый пиджак, который он часто носил в «Южном ветре».