Элоиза Джеймс - Однажды в замке Страница 42

– Не думаешь, что странно жениться на едва знакомой женщине, да еще и обедать с ней? – спросила Эди.

День был утомительным, так что она поставила локоть на стол – будь прокляты манеры – и подперла рукой голову, чтобы не слишком явно глазеть на Гауэйна. Он просто роскошный мужчина, ее муж!

– Не вижу ничего странного, – заметил он. – Я чувствую, что знаю о тебе все самое важное, и этого достаточно.

Ей не нравилось думать, что он за несколько минут успел понять ее. Но если быть справедливой…

– Ты рассказал мне о родителях, – медленно выговорила она. – И ты видел меня играющей на виолончели, так что мы оба, возможно, знаем друг о друге самое важное.

Гауэйн свирепо хмурился, и в этот момент очень походил на ее отца.

– Мои родители меня не характеризуют, – отрезал он.

Может, он воображал, будто на нее подействует его холодный тон? Но Эди выросла на боксерском ринге. И если не бросалась на врага, подобно Лиле, еще не означает, что ее можно запугать.

– Что же тебя характеризует? Твой титул?

– Нет.

– Что же тогда?

– Нельзя охарактеризовать человека одним-единственным качеством.

Нужно быть справедливой: Гауэйн держал себя в руках куда лучше ее отца.

– Ты можешь быть музыкантом, но это еще не определяет тебя как человека.

Эди была уверена в обратном, но рано или поздно он все равно обнаружит ограниченность ее ума.

– Какие же качества характеризуют тебя помимо твоих родителей или твоего титула? – спросила она выпрямляясь.

– Не думаю, что этот разговор следует вести в присутствии слуг, – сухо процедил он.

Эди вскинула брови.

– Гауэйн, слуги окружают нас за каждым обедом. Неужели мы никогда не сможем вести интересную беседу за едой?

Теперь он по-настоящему рассердился, что показалось ей интересным. Эди улыбнулась ему, потому что дразнить тигра – очень забавно. Ей действительно нравился муж. Мало того, она постыдно подвергалась сильнейшим эмоциям, которые, если не держать себя в руках, так испортят ее жизнь, что все несчастья Лилы будут казаться чем-то вроде супружеской гармонии.

Стантон не ответил на вопрос жены и, возможно, посчитал, что она просто проглотила упрек. Но ничего подобного!

– Когда мы сможем поговорить? – повторила она. – Когда ты не работаешь, мы сидим за столом. Или лежим в постели.

Его губы были плотно сжаты. За годы жизни со вспыльчивым отцом, Эдит заметила, что графу часто требуется день-другой, чтобы принять ее замечание или предложение. Возможно, с Гауэйном происходит то же самое.

Она ослепительно улыбнулась.

– А пока ты, может быть, немного расскажешь про угрей?

Уголок губ Гауэйна дернулся.

– Должен ли я понять это как альтернативу: отпустить лакеев или обсуждать угрей?

– Я могу пуститься в подробную лекцию об очаровательных прелюдиях Доменико Габриелли, написанных с целью подчеркнуть мелодические возможности виолончели.

Улыбка стала чуть шире, и Эди подумала, что сумела доказать свою правоту.

– Мы можем приберечь Габриелли на завтра.

Она взглянула на лакея, который выступил вперед, чтобы выдвинуть ее стул.

Гауэйн поднялся и подошел к жене.

– Ты, должно быть, устала.

По правде говоря, она действительно устала, но не играла ни вчера, ни сегодня, и пальцы начинали подергиваться.

– Я должна поупражняться, – пояснила Эдит.

Гауэйн взял ее под руку, и жар прострелил ее тело. Даже голова немного закружилась.

– Ты будешь репетировать час? – спросил он, когда они выходили из комнаты. В лице не было и тени чувственного тепла, от которого ее ноги слабели.

– Два часа, – ответила она, решив, что не станет пренебрегать инструментом только потому, что так сильно наслаждается поцелуями мужа.

Стантон кивнул Бардолфу, маячившему в коридоре.

– По-моему, у нас есть время пересмотреть планы относительно рудничного концерна. Я присоединюсь к вам в гостиной. Дживз тоже там будет.

Бардолф исчез в гостиной, и они на минуту остались одни.

– Ты придешь ко мне в комнату ночью? – прошептала она.

– Да.

По телу снова разлился приятный жар. Эди увидела тигра в его темных глазах. И хотя она немного боялась, в ней снова расцветала надежда.

Гауэйн словно прочитал ее мысли.

– Ты больше не девственна, – напомнил он, целуя ее руки. – Сегодня ночью все будет по-другому.

В его голосе звучало обещание, и она задохнулась от восторга. Он, должно быть, прав. Эди чувствовала себя так, словно стоит ей встретиться с ним глазами, как странное ощущение пустоты внутри становится сильнее.

– Не смотри на меня так, – прорычал он. – Черт возьми, Эди! Ты сама хотела играть на виолончели.

Эдит надулась, наслаждаясь блаженным женским удовольствием, – чрезвычайно приятно наблюдать, как его глаза не в силах оторваться от ее нижней губы.

– Я действительно хочу поупражняться, но…

Она подступила на шаг, и Гауэйн прижал ее к себе. Эди уткнулась носом в его камзол.

– Мне нравится, как ты пахнешь.

Может лучше поупражняться на рассвете? Виолончель подождет.

Гауэйн приподнял ее подбородок, коснулся губами губ и оставил огненный след, как звездную пыль.

– А от тебя пахнет полевыми цветами.

Но он отступил, а у Эди не хватило мужества взять его руку и увести в свою комнату. Вместо этого она вошла, подняла виолончель и села, подняв юбки до бедер.

Как только она заиграла, эмоции выразились в музыке, и она совершенно по-иному поняла «Времена года» Вивальди. Весной эмоции только расцветают. Но «Лето»? Все эти радостные ноты под ее смычком символизировали буйное плодородие.

Эди остановилась, только поняв, что прошло больше двух часов и сил уже не осталось. Пришла Мэри помочь госпоже раздеться и добродушно приняла ее извинения.

– Это расписание – настоящий бред, – заметила она. – Абсолютная глупость. Мистер Бардолф, по-моему, совсем как армейский генерал. Слава небу, что я горничная ваша и должна одевать и раздевать вас, миледи. Иначе пришлось бы встать в три ночи и в четыре быть уже в экипаже.

– Это ужасно! – воскликнула Эди. – Никакого сна!

– О нет, беда не в этом. Его светлость вполне справедлив. У большинства людей есть возможность спать днем, прежде чем экипажи герцога доберутся до гостиницы.

– Все же мне не хотелось бы подниматься так рано.

– Это напоминает о времени, когда мне была поручена уборка комнат, – сказала Мэри, натягивая на Эди ночную сорочку и протягивая ей зубную щетку. – Мы поднимались на рассвете и принимались чистить каминные решетки. Я была так благодарна, когда меня повысили до горничной нижнего этажа, представить не можете.

– Что ж, мне очень жаль, что из-за меня ты до сих пор не спишь, – вздохнула Эди, прыгнув в постель. – Завтра вечером я надену ночную сорочку перед тем, как начать игру, чтобы ты легла пораньше.