Барбара Картленд - Звезды в волосах Страница 42

— Наверное, можно, — сказала Гизела. — Но я все равно обязана ехать.

— Нет, не обязаны, — возразил он. — Ваш визит должен был продлиться до завтра. У нас есть еще один день. У нас есть еще один вечер. Я позволил вам убежать от меня прошлой ночью потому, что слишком люблю вас и не могу принудить вас к чему-то, не могу навязывать вам свое общество. Но когда вы покинули меня, я понял, как глупо поступил. Каждая секунда, каждое мгновение, что мы могли быть вместе, бесценны. Каждая минута нашей разлуки доставляет адские муки. Я говорю о себе, конечно. Отмените отъезд. Сегодняшний день принадлежит нам, а завтра, кто знает, может вообще не настанет.

Его мольбы дошли до самого сердца Гизелы. Она ощутила свою слабость и беспомощность. Ей хотелось поступить так, как он просит, ей хотелось отдаться его объятиям, сказать ему, что все неважно, ничто не имеет значения, кроме его просьбы остаться, кроме его желания быть рядом с ней. Но в то же время какая-то часть ее самой осталась верна обещанию, данному императрице. Чувство преданности не пересиливало ее любви, но была задета ее честь, и Гизела понимала, что не может не принести жертву, которая от нее требовалась.

— Я вынуждена уехать, — снова повторила она с несчастным видом.

— Но почему? Почему? — настаивал он. — Вы все еще боитесь меня? А если я обещаю, что не дотронусь до вас? Это будет трудно, почти невозможно, но я обещаю. Я не дотронусь до вас, буду только говорить с вами. Даже могу не говорить, если вы мне велите. Буду счастлив уже только тем, что смогу смотреть на вас. Я сделаю все, что угодно, только останьтесь.

— Не могу, не могу. Пожалуйста, не просите меня об этом, — взмолилась Гизела, закрыв глаза, чтобы не видеть его лица.

— А что если я вас не отпущу? — спросил он. Это был вызов, вопрос человека, который всегда поступает по-своему, который привык сам все решать в своей жизни.

Гизела вздохнула. Ей хотелось, сказать, что в таком случае ей ничего не остается делать, как молча согласиться. Но, прежде чем Гизела смогла произнести какой-то ответ, она оказалась в его объятиях. Его руки все крепче и крепче сжимали ее, губы настойчиво искали поцелуя, а она почувствовала, как слабеет и дрожит от его прикосновения. Но тут же, с невероятным усилием, она вытянула руки и отстранилась.

— Нет! — произнесла она. — Это бесполезно. Я должна сейчас уехать.

Она смотрела ему в лицо и видела, как меняется его выражение. Исчезли нежность и любовь, погас огонь в глазах, на лице появилась маска незнакомца. Неожиданно перед ней возникло лицо того человека, которого она впервые встретила в шорной лавке Тайлера — холодного, гордого, высокомерного. Человека, который был готов отстранить со своего пути любого, кто бы ему ни встретился.

— Итак, вы приняли окончательное решение, — сказал он, и голос его был холодным, натянутым, совершенно лишенным тех теплых нот, которые звучали в нем, когда он молил ее остаться.

— Пожалуйста, поймите меня.

Гизела не могла унять дрожь. Ей показалось, будто ворота в рай захлопнулись перед самым ее лицом, а снаружи было холодно и страшно.

— Я прекрасно вас понимаю, — сказал он, — Точно так вы увлекли Имре и, возможно, других бедняг, поддавшихся вашему влиянию. Для вас ничего не значит, что у ваших ног лежит чье-то разбитое, измученное сердце. Вы — не женщина, вы — императрица и королева. Разве имеет какое-то значение, что другие люди страдают?

— Это не правда! Не правда! — жалобно произнесла Гизела. — Мне не все равно, это имеет для меня значение, просто я не могу вам объяснить всего.

— Нет причин что-то объяснять, ваше величество, — надменно сказал лорд Куэнби. — Вы должны вернуться на свой трон.

Он небрежно дотронулся губами до ее руки, отвесил поклон, как ей показалось, полный иронии и цинизма, и, так как она все еще стояла на месте в нерешительности, резко добавил:

— Идите же! Чего вы ждете?

— Я не могу уйти вот так, — сказала Гизела. — Я хочу поблагодарить вас, я хочу…

— Поблагодарить меня! За что? Вы развлеклись и, наверное, неплохо, ваше величество. Теперь вы можете вернуться в высшее общество, в котором позволено предложить монарху жизнь и меч, но сердце — никогда.

Его слова хлестнули, словно кнут, но Гизела все равно не могла повернуться и уйти. Он стоял и смотрел на нее сверху вниз темными, как агат, глазами, и его губы кривились в циничной усмешке. Ей показалось, он сумел заглянуть к ней в самую душу и увидеть, какой слабой и беспомощной она была на самом деле.

— Ступайте! — повелительно произнес он. — Вы не должны заставлять ждать ваших покорных слуг.

Говоря это, он повернулся и пошел прямо к двери, распахнул ее почти театральным жестом и стал ждать, чтобы она вышла. Ей хотелось закричать во все горло, умоляя его выслушать ее, попытаться что-то объяснить, убедить его, что она молчит вовсе не от растерянности. Но ей нечего было сказать. И поэтому, наклонив голову, не смея взглянуть ему в лицо, она прошла мимо него и вступила в холл. Там ее ждал дворецкий, чтобы еще раз проводить по лестнице к карете. Лакей открыл дверцу и помог сесть в экипаж. Гизела оглянулась. Лорд Куэнби вышел на верхнюю ступеньку. Он иронично поклонился, когда карета тронулась, и они уехали.

— Вы поступили вопреки всем принятым традициям, — выговаривала ей фрейлина Фестетич. — Императрица никогда бы так не сделала. Если вы хотели вернуться в дом, вам следовало попросить меня сопровождать вас.

Гизела промолчала. В ней словно что-то умерло. Все вокруг не имело больше никакого значения, перестало ее волновать. Она с отчаянием думала, что теперь всегда будет вспоминать его таким — с уродливым изломом губ, с потемневшими от гнева глазами, отвешивающего циничный поклон вслед отъезжающей карете. Она сжала пальцы, скрытые муфтой, с такой силой, что они почти впились в ладонь. Она не должна позволить графине заметить, что переживает, не должна дать волю слезам, уже подступившим к глазам. Гизела на секунду представила, что произойдет, если она попытается повернуть карету назад под предлогом забытой вещи, если снова подъедет к замку и скажет лорду Куэнби, что передумала и останется до завтрашнего дня.

Это даст им еще один день, проведенный вместе, еще один вечер, когда они будут обедать наедине, еще одно мгновение, когда он обнимет ее и она ощутит на своих губах его поцелуй. Но потом она поняла, что ничто уже не поможет, что наступит завтра и все повторится сначала. У этой истории никогда не может быть счастливого конца. Она закончилась так, как и должна была закончиться, — он возненавидел ее, а она уезжает в неизвестность.

За окном кареты мелькнула сторожка у ворот, и тогда она осознала, что сейчас потеряла самое дорогое в жизни. Она никогда уже не сможет полюбить, никогда не сможет выйти замуж за другого. Карета свернула на главную дорогу. Гизела обернулась, чтобы бросить последний взгляд на замок. Он возвышался удивительно красивым, ясным силуэтом на фоне неяркого неба. Гизела смотрела на него с минуту, и ее глаза заволокло слезами.