Грегор Самаров - На берегах Ганга. Прекрасная Дамаянти Страница 43

— Мне? Опасность? Откуда она могла бы грозить мне?

— Я здесь вырос, — сказал капитан, — вырос в стране, где мы считаемся врагами и поэтому должны быть всегда настороже. Я, конечно, привык более, чем вы, читать в лицах и взорах людей. Если вы верите, что я друг ваш, то простите мне мое предложение… Мне пришлось убедиться, что Дамаянти для вас более, нежели знакомая.

— Я виделся с нею довольно часто, — возразил сэр Вильям, выпуская облачко дыма, — и беседовал о вопросах индусской жизни, индусской поэзии, и нашел, что она действительно так же умна, как и хороша собой, чем далеко превосходит многих европейских дам.

— Совершенно верно. Цветок, растущий в чужих краях, всегда кажется привлекательнее растущих на родине, — прибавил Раху не без горечи. — Действительно, индусские женщины похожи на ароматные и богатые красками цветы, поэтому вполне естественно, что вы полюбили прекрасную Дамаянти.

Сэр Вильям решительно затряс головой, щеки его пылали.

— Что это вам пришло в голову, капитан? Это неправда! Я вовсе не люблю ее… Я любуюсь красотой ее, восхищаюсь ее живостью и свежестью ума, тонкостью и глубиною ее чувств, но, верьте мне, не питаю к ней другого чувства, кроме того, какое следует питать к супруге магараджи.

— Если вы пока еще не любите Дамаянти… — продолжал капитан, несмотря на явное нежелание сэра Вильяма говорить на эту тему, — если вы не любите ее сегодня, то скоро полюбите!.. Верьте мне, я хорошо знаю эту страну, женщины здесь коварны и фальшивы. Если супруга Нункомара ласково относится к английскому офицеру, то есть если она получила разрешение ласково с ним обходиться, то ему наверняка суждено быть жертвой. Я должен был сказать вам это как друг, потому что слишком признателен за ваше ко мне расположение. Бегите от искушения, пока еще не поздно, пока петля не затянулась. Может быть, вы сердитесь на меня за непрошеное вмешательство в дела, которые, по вашему мнению, меня не касаются? Но будьте уверены, я желаю вам добра искренно и от всей души!

— Благодарю вас, капитан, — сказал сэр Вильям, крепко пожимая руку Синдгэма, — обещаю подумать о словах ваших. О! — воскликнул он с чувством. — Если Дамаянти действительно фальшива, коварна и лицемерна, то можно усомниться и в свете солнца.

— Случается, что и лучи солнца убивают, — заметил капитан, — а Дамаянти не менее фальшива, чем все индусские женщины. Но довольно об этом, я сказал все, что считал необходимым. Вы мужчина и должны действовать. Лучшую услугу, какую можно оказать другу, — это открыть ему глаза и предостеречь.

Оба с минуту молчали. Затем сэр Вильям непринужденно и простодушно заговорил о событиях дня и о предстоящих служебных обязанностях. Капитан встал и собрался отправиться к себе. Сэр Вильям сердечно пожал ему руку и проводил до порога, не сказав больше ни слова о сделанном им предостережении.

«Как странно, — подумал он после ухода капитана, погружаясь в глубокое размышление, — Дамаянти предостерегает меня против капитана, он же советует остерегаться ее. Не кроется ли тут какой-нибудь тайны? Я, конечно, люблю ее, но никогда еще уста мои не произнесли слова, которого не мог бы слышать весь мир. Ясный луч моего счастья никогда не превратится в палящий зной на гибель мне и ей. Она останется для меня лучезарным небесным видением, на которое мы взираем с блаженной отрадой и восторженным восхищением…»

III

Король Аудэ Суджи Даула аккуратно заплатил деньги, причитающиеся за наем английских солдат для войны с племенем рохиллов, и начал готовиться к походу, весть о котором распространилась далеко в окрестных землях, Уоррен Гастингс собрал войско, назначив командующим полковника Чампиона. Храбрый солдат молча покорился, хотя ему не по сердцу было воевать против мирно живущего в своей стране народа только ради того, чтобы удовлетворить алчность набоба.

Сопровождать его должен был полковник Мартен, ранее находившийся в Пондишери на службе у французского губернатора, а теперь переведенный на службу английскому правительству. Он был назначен главнокомандующим армии Суджи Даулы, чтобы сформировать ее по европейскому образцу и насколько возможно приспособить к совместному действию с английскими войсками.

В форте Вильям кипела оживленная деятельность: для транспортировки амуниции и провианта готовились слоны и повозки, запряженные волами. Артиллерия вооружилась по-походному и приготовилась к выступлению совместно с полками.

Сэр Вильям также был назначен в сопровождающие, и, хотя сердце его разрывалось при мысли покинуть Калькутту именно теперь, предстоящий поход радовал его: он был благодарен губернатору, давшему ему возможность присутствовать на войне.

В страну рохиллов также проникла весть об угрожающей им опасности, и, чтобы отвратить ее, Ахмед-хан, глава некоторых племен, сделал попытку отклонить участие английского войска в разбойничьем набеге Суджи Даулы.

Ахмед-хан прибыл в Калькутту в сопровождении двух старшин, а также прислуги и небольшой свиты с намерением добиться аудиенции у могущественного и грозного губернатора. Аудиенция ему была разрешена, и Гастингс принял депутатов в большом зале своего дворца.

Рядом с ним находился мистер Барвель и еще несколько директоров, а также полковник Чампион, полковник Мартен, оба его адъютанта: сэр Вильям Бервик и капитан Гарри Синдгэм.

Депутаты вошли. Ахмед-хан — высокий и статный старик лет пятидесяти, лицо его отличалось крупными энергичными чертами, выражавшими отвагу и большую силу воли, глаза сверкали умом и пылкой гордостью. На черных, спадавших по плечам густыми локонами волосах он носил белый тюрбан, украшенный жемчугом и драгоценными камнями. Оба провожатых были старше Ахмед-хана. Одеты они были так же, как их предводитель, но менее роскошно. У всех троих были кривые сабли на кожаной перевязи, перекинутой через плечо.

За ними следовало несколько слуг, несших полотняные мешки.

Ахмед подошел к стоявшему посреди зала губернатору полный непринужденного достоинства. Слуги остались за порогом, а старшины держались несколько поодаль. Ахмед-хан поклонился по-восточному, то же самое сделали и старшины. Слуги же опустились на колени и оставались в таком положении, наклонив головы.

Ахмед-хан ждал ответного приветствия, но Гастингс только слегка склонил голову. Кроме того, не последовало и принятого угощения гостей прохладительными напитками, щербетами или фруктами. Когда Ахмед-хан заметил это, лицо его омрачилось, так как предложение освежиться или подкрепиться какой-нибудь пищей считается признаком гостеприимства и служит ручательством за то, что с гостем не может случиться ничего дурного.