Елена Езерская - Любовь и корона Страница 44

— Вы не смеете уничтожать мою жизнь! Не смеете заставлять жить с ненавистным мне человеком! Если бы отец был жив, он бы не допустил такого позора! — Лиза стояла напротив матери, словно хотела сразиться с нею.

— Твой отец был наивным и малодушным!..

— Не смейте так говорить о папеньке! — оборвала Лиза княгиню со слезами в голосе. — Он благословил наш союз с Владимиром! Он верил в нашу любовь и желал нам счастья.

— Счастья?! Да что он понимал в счастье! — надменно рассмеялась Долгорукая.

— Вы просто не любили его!

— Ах, вот оно что! — иронически всплеснула руками княгиня. — Ты, друг мой, оказывается, лучше меня знаешь, как я жизнь прожила! Но это уже слишком! Хватит! Больше никаких послаблений! Ты выходишь замуж за Забалуева, и разговор на эту тему последний! А пока я свой запрет не снимаю — будешь сидеть в комнате до того, как Андрей Платонович приедет для объявления помолвки. И тебя я, пожалуй, закрою на ключ. Ты, Соня, ступай сейчас же со мной — пусть эта негодница одна посидит. А к обеду я за ней Татьяну пришлю.

— Не буду я обедать! — крикнула вдогонку уходящей матери Лиза. — Лучше с голода умру!

— Это уж как сама пожелаешь, — пожала плечами Долгорукая. — А завтра все равно отец Павел приедет — договор наш с Забалуевым освящать.

Идем, Соня!

Мария Алексеевна взяла Соню за руку и насильно вытолкала ее из комнаты впереди себя, потом заперла дверь на ключ.

Лиза зарыдала в голос. Разум ее, казалось, помутился — мир искривился и поблек. Все было безрадостным и угнетающим. Жизнь бесславно закончилась, успев лишь поманить замечательной сказкой о счастье. И любимый так и не приехал, не ворвался в ее казематы на белом коне — блестящий гвардейский офицер с золотыми аксельбантами…

Лиза уже исплакала пару-другую платочков, когда в окне появилась русая голова Татьяны. Верная девушка подставила к окну лестницу.

— Барышня, а барышня! — тихонько позвала она. — Вы бы плакать перестали и меня послушали.

— Татьяна! Ты! — Лиза бросилась к окну. — Милая, помоги мне выбраться из этой тюрьмы! Я должна бежать!

Сейчас же, немедленно!

— Вы бы, Лизавета Петровна, не спешили, — успокаивающий тон девушки подействовал на Лизу благотворно, и она прислушалась к ее словам. — У меня для вас новость хорошая…

Татьяна ненадолго замолчала, прислушиваясь к голосам, доносящимся от дома. Лиза тоже замерла, опасаясь неловким словом или движением нарушить эту тишину, как будто от нее зависела и жизнь, и судьба. — — Я узнала от Никиты, конюха Корфов, — наконец, быстро проговорила Татьяна, — что барон прибыл в свое поместье!

— Свершилось! — воскликнула Лиза и в благодарном молении Небесам сложила ладони. — Татьяна! Мне нужно срочно увидеться с бароном!

— Но это невозможно, — с сомнением покачала головой девушка. — Барыня вас заперла, а ключ носит с собою.

— Нет ничего невозможного! — храбро сказала Лиза. — Надо только придумать, как мне выбраться отсюда…

Глава 7

Беда не приходит одна

Карл Модестович Шуллер спозаранку разыскивал барского конюха Никиту. Управляющий по обыкновению заглянул для порядка в манеж и, к великому своему удивлению, не обнаружил в стойле одного из лучших жеребцов.

Он берег его для себя, потому что страсть как любил покрасоваться и вообще уже не раз думал о том, как рысака у барона увести — то ли хворым объявить, то ли свалить пропажу на здешних цыган, что табором стояли неподалеку, А пока велел Никите беречь его пуще глаза и холить, что есть силы. И вот тебе — ни Никиты, ни —Бурого!

Шуллер послал на луга и на водопой — проверить, не там ли оба, но посыльные вернулись ни с чем. Раздраженный управляющий уже велел объявить конюха в розыск, когда ему сообщили, что Никита, как ни в чем ни бывало, обмывает в стойле Бурого с прогулки.

Управляющий подозвал к себе дворового Григория. Он был у Шуллера на посылках. Двухметровый увалень, он отличался покладистым нравом и недалеким умом, хотя был разговорчив и порой излишне любопытен. Шуллер прикармливал этого вполне добродушного великана на тот случай, если требовалось кого-нибудь проучить или силой к ногтю привести. Григорий запросто поднимал двух мужиков и в свалке мог раскидать полдюжины человек. Но если и бил кого — сам с пьяных глаз или по указу управляющего — то всегда смотрел несчастному в глаза с состраданием и заботой, словно спрашивая — не сильно примял-то?

Ты уж потерпи, браток…

— Значит так, Григорий, — Шуллер постучал плеткой по сапогу. — Ступай сейчас к воротам конюшни, а как Никитка из стойла выходить станет — хватай его да скрути покрепче. — — Никак, парня угробить собрались? — нахмурился Григорий. — За что хоть суд-то?

— Я еще перед тобой отчет не держал!.. Гулял он всю ночь где-то да еще лучшего рысака загнал!

— Я к вам, Карл Модестович, со всем уважением. Но и Никиту я хорошо знаю — просто так не исчез бы.

А вы поговорили бы по душам, узнали, может, стряслось чего. И тогда решили, пороть или нет.

— Может и тебя заодно выпороть, раз уж ты такой сочувственный? — взъелся управляющий. — И вообще — что такого может стрястись у крепостного конюха? Какая такая у него может быть тайная жизнь? Ну? А если у него что и стряслось, о чем я не знаю, то значит, Никитка скрывает это от меня. Скрывает от своего управляющего. Или ты со мной не согласен?

— Да вроде правы вы, барин, — Григорий в задумчивости почесал горстью в затылке. — Значит — вязать и пороть?

— Вязать и пороть! Да побыстрее, чтобы опять куда не пропал!

Глядя, как Григорий по-медвежьи косолапит к конюшне, Карл Модестович выругался на родном наречии и в порыве гнева стегнул плеткой по горшку на скамье близ ворот. И чего, спрашивается, утварь поперек дороги оставили, разбазаривают добро! Горшок отозвался звонкой пустотой и разбился.

— Карл Модестович, — окликнул его Григорий, — готово все!

— Чудесно, — самодовольно улыбнулся управляющий.

Он любил покуражиться над крепостными, особенно когда старый барон уезжал. Жаловаться на него боялись.

Барон бывал в имении наездами, а управляющий здесь — каждый божий день и час.

— Итак, — тихо сказал Шуллер, подходя к связанному Никите.

Конюх стоял на коленях в сенном углу и с вызовом смотрел на управляющего. Управляющий никогда не решился бы встретиться с ним один на одни — Никита парень был видный, высокий, сильный. Барон всегда брал его в театре на главные роли — героев-любовников играть.

— Отпустили бы вы меня, — попросил Никита, — мне еще репетировать надо.

— Отпущу, — кивнул Шуллер, — если немедленно скажешь, по какому такому поводу и куда ты ночью гонял Бурого!