К. Харрис - Когда рыдают девы Страница 45

– Понятия не имею, – признал Себастьян. – Нокс утверждает, будто его отцом был какой-то кавалерийский капитан.

– Но ты ему не веришь?

– Я не знаю, чему верить. Аманда однажды заявила, что мой отец, скорее всего, конюх.

– Очень похоже на слова, сказанные только для того, чтобы причинить тебе боль, – поджала губы Кэт. Аманда, старшая сестра виконта, ненавидела его с рождения: за то, что он мужчина, за то, что именно Девлин унаследует титул и состояние их отца, и, как совсем недавно узнал Себастьян, за то, что он – живое напоминание о многократных и неразборчивых любовных похождениях их матери. 

– Но это не значит, будто ее слова не могут быть правдой.

Девлин стоял со стаканом бренди в руке перед пустым камином в своей библиотеке, опираясь ногой в сапоге на холодную решетку, когда услышал остановившуюся у дома карету и быструю поступь Геро на крыльце. На каминной полке горели свечи в единственном подсвечнике, остальная часть комнаты лежала в сумерках. Виконт прислушался к приглушенному совещанию жены с Мореем. Затем она появилась на пороге библиотеки, поднимая обтянутую перчаткой руку к завязкам своей вечерней накидки.

– Ты рано вернулась домой, – выпрямился Себастьян, поворачиваясь.

– Хорошо, что я застала тебя, – прошла Геро в комнату. – Мне только что стал известен совершенно ошеломительный факт.

Вопреки желанию Девлин поймал себя на улыбке.

– Неужели? Какой же?

Сбросив накидку, Геро повесила ее на спинку ближайшего стула.

– Хильдеярд Теннисон не просто ухаживает за мисс Гудвин – они обручены!

– Я это знал.

С недоверием, которое сменилось забрезжившим негодованием, Геро уставилась на мужа:

– Знал?!

– Теннисон упомянул о помолвке по возвращении в Лондон. Сказал, что обручение состоялось незадолго до его отъезда в Кент, но о нем официально не объявлялось в связи с внезапной кончиной бабушки мисс Гудвин в самом разгаре приготовлений к празднеству.

– Но если ты знал, почему не сказал мне?

– По-моему, я говорил.

– Нет. Ты говорил, что адвокат питает чувства к дочери одного из своих коллег, но о помолвке не сообщил.

– Приношу свои извинения. Наверное, не счел это важным. Но у тебя явно противоположное мнение – почему?

– Сам подумай. Габриель еще со школьной скамьи приняла на себя после смерти матери управление отцовским хозяйством. Почти тринадцать лет она была госпожой и в городском доме Теннисонов на террасе Адельфи, и в их небольшом поместье в Кенте. Можешь себе представить, чтобы женщина, подобная Габриель, покорно уступила восемнадцатилетней невестке бразды правления в двух домах, которые долгие годы считала своими, и затем мирно жила бы с молодоженами на птичьих правах?

Себастьян медленно потянул свое бренди.

– Если честно, я никогда не задумывался над тем, как брак Теннисона повлияет на его домашний уклад.

Выражение лица Геро так явственно говорило «Ох уж эти мужчины», что он чуть не расхохотался.  

– Ну, так растолкуй мне, что я упустил, отнесшись к данному факту столь… э-э… по-мужски.

Жена стянула длинные перчатки и бросила их на стул рядом с накидкой.

– Видишь ли, дело в том, что будь Габриель без гроша, ей не оставалось бы выбора, кроме как и дальше жить с братом и его молоденькой женой. Но моя подруга не была нищей: отец завещал ей отдельные средства, может, не слишком значительные,  однако достаточные для безбедного существования одной или…

– Или с любимым мужчиной, – подхватил Девлин, у которого уже пропала охота смеяться. – При таких обстоятельствах не понимаю, почему Арсено останавливали опасения уподобиться охотникам за приданым.

Геро подошла к столу, на котором оставила книгу с сочинениями поэтов-кавалеров.

– Я все думала о том стихотворении Роберта Геррика, которое лейтенант дал Габриель. Он переписал для нее последние три строфы. Но, по-моему, важными могут оказаться как раз первые три. – Она пролистала страницы. – Вот послушай:

Велишь мне жить – я буду жить

Как протестант простой;

Велишь любить – из сердца нить

Соединит с тобой.

Любовь – то море, то причал,

То буря, то покой…

Любовь, которой мир не знал,

Я разделю с тобой.

Прикажешь сердцу не стучать –

Его прервётся бой…

Себастьян продекламировал последние строки по памяти вместе с женой – сплетаясь взглядами, гармонично соединяя свой тенор с ее контральто.

– Велишь в разлуке тосковать – всем сердцем я с тобой. Черт подери, – протянул он, допил бренди и с громким стуком поставил стакан. 

ГЛАВА 37

Арсено квартировал в мрачной, узкой улочке недалеко от церкви Святого Клемента. Этот некогда презентабельный район уже давно потихоньку сползал в нищету, хотя и не превратился пока в трущобы. Когда Себастьян остановился на тротуаре, окидывая  взглядом пыльные окна и обсыпавшийся фасад старого дома, от тени соседней арки отделилась далеко не первой молодости потрепанная женщина с изможденным, западающим в память лицом и зазывно присвистнула.

Отрицательно мотнув головой, виконт толкнул входную дверь.

В доме было жарко, в спертом воздухе стоял дух вареной капусты, сухой гнили и слабая, но неизбывная вонь неубранных нечистот. Девлин поднимался по истертым темным ступенькам на чердак, пытаясь представить в этом окружении деликатного и образованного французского лейтенанта. Из-за одной двери доносились хриплые, сердитые мужские крики и тихие женские всхлипывания, за другой не умолкал жалобный плач младенца. Кто-то терпеливо добывал из скрипки грустную мелодию, и ее сладостно-печальные звуки причудливо смешивались с ором спаривающихся в глухом переулке кошек.

На самом верху лестницы было всего две двери. Сквозь щели в них не пробивалось ни единого лучика света, но виконт все равно постучал в обе и подождал, прислушиваясь к малейшему намеку на движение.

Ничего.

По условиям освобождения лейтенанту уже полагалось находиться в своем жилище. Себастьян вернулся на ступени, какой-то миг помедлил, положив ладонь на покосившуюся стойку перил, а затем направился на Уайк-стрит,  в кофейню «Ангел».

В такую жару заведение оказалось полупустым. В тускло освещенном зале висел густой табачный дым и аромат жареного кофе. Бармен вопросительно поднял глаза на тихонько закрывшего за собой дверь виконта, тот покачал головой и медленно обвел взглядом пестрые группки мужчин, которые приглушенно переговаривались, угрюмо горбясь за столиками.

Арсено среди посетителей не оказалось. Однако в углу возле пустого очага светловолосый здоровяк Пеллетье играл в шахматы с сухопарым пехотным офицером в потертом синем мундире. При появлении Себастьяна гусарский капитан вскинул голову, блеснувши против свечей золотыми монетами на концах щегольских косичек. Поглаживая одной рукой роскошные усы, он наблюдал за продвижением Девлина через зал.

– Что, явились снова испортить мне игру? – буркнул Пеллетье, когда виконт остановился у столика.

– Лейтенант Арсено был здесь сегодня вечером?

Гусар поджал губы и повел плечом.

– Это означает, что вы его не видели? Или что не знаете, где он?

– Это означает, что сейчас его здесь нет.

– Не подскажете, где можно его найти?

– Non[31], –  презрительно осклабился Пеллетье.

– По моим сведениям, условия освобождения предписывают вам возвращаться на место проживания до восьми вечера.

– А мы живем здесь, – объяснил пехотный офицер, между тем как его компаньон молчал. – Снимаем комнаты наверху.

– Интересно, – глянул на шахматную доску Себастьян. – Чей ход?

– Мой, – ответил пехотинец, теребя двумя пальцами нижнюю губу и озадаченно хмуря лоб.

– Попробуйте королевой на эф семь, – посоветовал Девлин, отворачиваясь.

– Casse-toi[32], – злобно прошипел гусар, приподнимаясь со стула. 

– Не очень разумная мысль, – повернулся обратно виконт, положив руку на пистолет в своем кармане.

Сверкающие бешенством глаза Пеллетье на мгновение встретились с глазами Девлина, и здоровяк со стиснутыми зубами и ходившей ходуном грудью опустился на место. 

Девлин ощущал, как разъяренный взгляд гусара провожает его до самой двери.

Ночь сделалась странно безветренной, горячий воздух был томительно душным. Себастьян постоял на тротуаре, испытывая нараставшее ощущение бессилия. Где, черт возьми, Арсено? Для условно освобожденного офицера попасться на улице после наступления комендантского часа означало возвращение в тюрьму и отправку в те же адские бездны, где томились рядовые солдаты.

По улицам еле уловимо повеял бриз, неся с собой прохладу и обещание перемен. Себастьян почувствовал запах реки и прибывающего прилива с легкой соленой ноткой, напоминающей о дальних краях.