Филиппа Грегори - Земные радости Страница 45

Но в момент, когда она должна была столкнуться с деревянным гребным кораблем, ветер внезапно стих.

— Ветер! — отчаянно закричал капитан Петт. — Что, черт побери, стряслось с ветром?

Это было всего-навсего затишье перед бурей, но его оказалось достаточно, чтобы разрушить все планы англичан. Пожарные шлюпки сгорели на темной воде Алжирской бухты, как два маленьких плавучих факела. Пиратские корабли, стоявшие на якорях в подветренной стороне, так и не пострадали. Их экипажи высыпали на палубы с шампурами в руках и сделали вид, что поджаривают к завтраку бекон на огне английской атаки.

— И что теперь? — спросил кто-то. — Опять отбой?

— Сегодня мы атакуем, — сообщил капитан Петт. — Мы выполняем приказ.

Джон ощутил, как его ноги в сапогах странно потяжелели. Ему нечем было заняться, пока «Меркурий» не подойдет достаточно близко к берегу или вражескому кораблю. Вот тогда он должен возглавить абордажную команду.

— Дыма не будет, — коротко заметил Джон. — Нет прикрытия. А пираты готовы, ждут и уверены в успехе.

— Приказываю атаковать независимо от результата пожарных шлюпок, — объявил капитан Петт.

Он велел поднять паруса; «Меркурий» стал медленно продвигаться к бухте. Перед ними шел другой пинас, за ними еще один. Все английские капитаны следовали приказу, хотя шансы на победную атаку без ветра были весьма невелики, тем более после того, как пожарные шлюпки зашипели и погасли в темноте. Турецкие пушки, которыми умело управляли с высоких крепостных стен, осыпали приближающихся англичан ядрами.

— Как утки в канаве, — сердито произнес Джон. «Меркурий» шел вперед, подчиняясь приказу.

— Умоляю Тебя, Господи, сделай так, чтобы нам не нужно было высаживаться на берег и лезть на стены, — прошептал Традескант в шейный платок.

Он оглянулся на свою команду. Матросы ждали его приказа с мрачными лицами. Перед ними возвышались стены форта с резкими контурами бойниц, из которых высовывалась дюжина мушкетов, ловивших момент, когда англичане приблизятся на выстрел. Вода, не прикрытая ни туманом, ни дымом, светлела в утреннем воздухе.

Капитан Петт вел корабль вперед, рядом с ним ожидал сигнала человек с биноклем, нацеленным на корабль командира эскадры. Эскадренный флаг неохотно затрепетал.

— Приказано отступать! — закричал моряк с биноклем.

— Отступаем! — рявкнул капитан Петт.

Сразу забил барабан, английские корабли развернулись и начали прокладывать путь назад из бухты, теперь уже против ветра. Остальной флот послал баркасы, взявшие корабли на буксир. Атака постыдно провалилась, но Джон, ощущая себя беззаботным, точно молодой парень, схватил канат и закрепил его. Жажда битвы была полностью вытеснена стремлением к безопасности и домашнему комфорту.

Элизабет встретила мужа прохладно. Она остро переживала, что он уехал вопреки ее желаниям. Каждый вечер она молилась, чтобы Небеса пощадили Джона, чтобы он вернулся и они бы начали все сначала, опять став друзьями и любовниками. Но когда он вошел в их кентерберийский коттедж без единой царапины, с загорелым и улыбающимся лицом, а снаружи на лужайке его поджидал маленький фургон с растениями, Элизабет испытала одно чувство — глубокое раздражение.

Отослав фургон в сад лорда Вуттона с распоряжением разгрузить и полить растения, Джон попросил жену приготовить ему ванну и сжечь белье в кухонном очаге.

— Там вши, — пояснил он. — Они просто сводили меня сума.

Элизабет поставила на огонь воду и притащила по каменным плитам пола большую деревянную лохань. Джон разделся догола и бросил одежду у двери.

— Слава богу! Как я счастлив, что наконец дома! — с улыбкой воскликнул Традескант.

Она не улыбнулась, не обняла его, не прижалась лицом к его теплой обнаженной груди. Джон тоже не раскрыл объятий. Он боялся, что плохо пахнет, и знал, что в его шевелюре и в усах вши. Однако Традесканту было бы приятно, если бы жена приветствовала его более эмоционально. Наливая горячую воду в лохань, Элизабет вела себя почтительно, но не более того. Волнения в ней не чувствовалось.

— Очень рада, что ты добрался благополучно, — спокойно произнесла она и поставила греться еще один котел с водой.

Джон попробовал воду ногой и залез в лохань. Элизабет протянула ему мочалку из трав, завернутых в тряпку, и кусок скользкого мыла.

— Я опасалась, что в вас будут стрелять, когда вы шли вдоль испанского берега, — призналась она. — Ходили слухи, что флот выступит против Испании.

— А мне казалось, ты была бы счастлива, если бы я запустил ядро в самое сердце католичества.

Сидя в лохани, полной мыльной воды, Джон смывал с шеи глубоко въевшуюся соленую грязь нескольких месяцев путешествия.

— Вовсе нет, если они при этом отстреливаются, — возразила Элизабет. — Просто я думала, что вы поссорились с неверными.

Джон плескал воду на лицо и отфыркивался, как кит.

— У нас были приказы, которые можно трактовать двояко, — сказал он. — По мне, так сплошная бессмыслица. Когда я оставляю сад на какое-то время, я даю садовникам указания: вот за этим ухаживайте так-то, когда это зацветет, сделайте так-то. Я не говорю им: решайте сами, действуйте на свое усмотрение. И когда я возвращаюсь, то понимаю, насколько правильно поступали садовники, и они сами понимают.

— А как же король? — поинтересовалась Элизабет.

Джон понизил голос:

— Яков приказал атаковать неверных и освободить наших бедных плененных соотечественников. Кроме того, был еще и секретный приказ нападать на Испанию. В других приказах, которые следовало открыть на месте, было написано, что Испанию надлежит уважать как союзника.

— Это нечестно, — категорично заявила Элизабет, покачав головой.

Джон улыбнулся, словно услышал старую, давно забытую шутку.

— Это практика. Но не принцип.

— Это грех.

Традескант задумчиво посмотрел на жену.

— Ты, женушка, всегда уверена в том, что грешно, а что нет. Собираешься стать проповедником, как твой отец?

К его удивлению, Элизабет не засмеялась и не отвергла это предположение, хотя именно так поступила бы еще пару лет назад.

— Я читаю Библию больше, чем раньше, — сообщила она. — Я и еще несколько женщин посещаем в среду по вечерам одного учителя. Он очень мудрый и грамотный. И я замечаю, что стала судить о многих вещах гораздо осторожнее, чем когда была легкомысленной девчонкой.

Джон неуклюже подогнул коленки в маленькой деревянной лохани и погрузился по плечи в мыльную пену.

— Не припомню, когда ты была легкомысленной, — ответил он. — Я всегда считал тебя богобоязненной серьезной женщиной.