Шерри Томас - Восхитительная Страница 46

Сейчас, много лет спустя, казалось невероятным, чтобы глупое недоразумение стало причиной разрушения братских уз. Так сверкающее лезвие меча превращается в ржавую труху – медленно, исподволь, пока не становится слишком поздно.

Слева от Стюарта отворилась дверь. Показалась узкая полоска света. От неожиданности Стюарт отскочил назад и сшиб подсвечник, который поставил на пол рядом с собой.

Дверь – это была дверь, ведущая на служебную лестницу, – стала поспешно затворяться.

– Печенье «Мадлен», – сказал он по-французски, пока дверь не закрылась совсем, – Берти любил его больше всего.

Долгую минуту ответа не было. Стюарт начал думать, уж не спугнул ли он голодную горничную, которая пробиралась по холодному коридору, чтобы перехватить что-нибудь съедобное.

Потом раздался ответ, тихий и внятный:

– Да. Именно.

Стюарт почувствовал головокружение, жаркое смущение – реакция, приличествующая скорее подростку, идущему на тайное свидание, нежели респектабельному мужчине средних лет, который любовным свиданиям предпочитал парламентские чтения!

– Он был счастлив?

– Берти? – Ее удивил вопрос Стюарта. – Думаю, да.

– Скажите, почему вы так думаете?

Стюарт сделал пару шагов, чтобы заглянуть в приоткрытую дверь служебного коридора. Там было темно, лишь свеча мерцала мутно-оранжевым огнем. Как всегда, он не увидел ничего, кроме края ее черного платья.

– Жители его прихода были о нем хорошего мнения. Он нравился джентльменам и их вдовам тоже.

Кажется, он уловил нотку лукавства в ее голосе?

– Он писал труд по истории тамошних мест, расширял сады. И питался он лучше всех в Британии.

Стюарт улыбнулся. Очевидно, обеды много значили как для Берти, так и для его кухарки.

– Замечательно, – сказал он.

После утраты городского дома Берти ни разу не показывался в Лондоне. Но оказывается, не все так плохо! Брат поселился в деревне, где был окружен друзьями и любимой пищей, которые скрашивали ему последние годы.

– А вы...

Она замолчапа.

 -Да?

– Вы были с ним когда-то близки?

Его сердце подскочило.

– Он вам говорил?

– Нет. Обычно он говорил о вас, словно вы всадник из Апокалипсиса. Я думала, должно быть, когда-то он вас очень любил, если разочарование было таким горьким.

В свою очередь, Стюарт ни с кем не говорил о Берти. Делал вид, что забыл о существовании брата.

– Да, было время, когда мы были близки.

Каким облегчением было признаться в этом после столь долгих лет! Облегчением и болью. Женщина тихо спросила:

– Что же случилось?

Стюарту не хотелось говорить о постепенном охлаждении, медленном угасании привязанности, нелегком разрыве, внезапном болезненном осознании в один прекрасный день, что холодность превратилась во враждебность, и непонятно даже, как это случилось, поэтому нет надежды, что все вернется и станет как было прежде.

Вместо ответа Стюарт задал свой вопрос:

– Знаете, какими были первые слова Берти, когда мы встретились?

Он только что попрощался с матерью, стоя посреди пугающего великолепия своего нового дома. Точнее, это она говорила, а Стюарт стоял глух и нем, потрясенный открытием, что маме нельзя остаться с ним в Фэрли-Парк. Чем больше уверяла она, что Стюарту будет здесь хорошо, тем тревожней ему становилось, пока его молчание не обескуражило ее окончательно, лишив дара речи. В конце концов она просто обняла его и ушла.

Когда Стюарт обернулся, он увидел Берти, который делал ему знаки, стоя за дверью.

– И что же он сказал?

– Он сказал: «Говорят, французы едят улиток? Хочу попробовать. Пошли их искать!»

Женщина за дверью тихо рассмеялась:

– И вы пошли?

– Не сразу.

В гостиную вошел отец и принялся читать строгую нотацию. Отныне Стюарт джентльмен и должен забыть все, что видел, слышал или выучил в прошлой уличной жизни, – его нисколько не заботил тот факт, что Стюарт и дня не прожил на улице и учил только то, что приходится учить всем английским детям, посещающим благотворительную школу.

Потом мальчика потащили наверх, чтобы оттереть и отмыть. Одежду, которую он с собой привез, сожгли, а маленькую жестяную коробочку, в которой он хранил свои драгоценности – подаренный на Рождество карандашик, булавку, которую ему вручили в школе за первое место в правописании, и распятие, которое Лидия, проститутка-католичка, сунула ему в руку прошлым вечером, – выбросили, пока он был в ванной.

– Мы пошли искать улиток на следующее утро, но охота вышла неудачной. В лесу от меня не было толку, а Берти нашел какую-то мелочь, ради которой не стоило и трудиться.

Но потом они сели на бревно, и Берти рассказал Стюарту главное, что ему следовало знать, чтобы выжить в новом для себя мире.

«Не произноси слово «ноги» при фрейлейн Айзенмюллер.

Не отвлекай отца, когда он читает газету.

Не задавай вопросов насчет женщин, которые иногда являются в дом поздно ночью.

Никогда не позволяй слугам, даже этой ужасной экономке, которая обретается тут с незапамятных времен, забыть, что ты хозяйский сын, а их можно запросто выгнать».

В те дни Берти был его путеводной звездой. Он учил Стюарта, как разговаривать, как вести себя за столом и как добиваться должного уважения – уважения, которого, по мнению Стюарта, его особа совершенно не заслуживала, – от слуг, обитателей деревни и детей господ, которые приезжают с визитом.

– А вы его любили? – задал Стюарт вопрос в темноту.

– Да. Очень, – ответила женщина.

Спокойная доброжелательность ответа растрогала его, как всегда трогал вид детей, что идут по улице, взявшись за руки.

– Я тоже его любил. Очень, – сказал он. – Жаль, что вспомнил это только после его смерти.

Она не ответила. Ее молчание вынудило Стюарта сделать еще шаг к двери, ведущей в служебный ход. Когда женщина заговорила снова, ее голос звучал настолько близко, что кожа Стюарта покрылась мурашками.

– Однажды мы с Берти ели мадленки на пикнике – это было за несколько месяцев до того, как пришло судебное решение, – и Берти сказал: «Когда мы были маленькими, я все пытался выяснить, что же из еды все-таки нравится Стюарту. Мне так и не удалось этого узнать. Но думаю, эти печенья ему бы понравились».

Стюарт улыбнулся. Значит, вот почему он без устали подсовывал ему одно экзотическое блюдо за другим, глядя на брата с томительной надеждой.

Стюарт почувствовал, что глаза наполняются слезами. Он опустил голову. Как можно было допустить, чтобы между ними пробежала черная кошка? Не следовало воспринимать Берти как что-то само собой разумеющееся. Не следовало упорствовать в мысли, что Берти не способен его понять, так что не стоит тратить силы на объяснения.