Анри де Ренье - Страх любви Страница 47

Дрожащая и испуганная, она в отчаянии ломала руки. Она говорила, задыхаясь:

— Ах, Марсель, я боюсь, боюсь! Спаси меня от него, любовь моя… Ты не знаешь, каков он! Но он — мой властелин, понимаешь? Он читает мои мысли. Он увидит, что я люблю тебя. У меня нет от него тайн. Он угадает. Я боюсь. Он будет меня расспрашивать, и неужели ты думаешь, что я сумею скрыть, солгать? Нет, нет! Я перед ним — ничто! Я во всем признаюсь. Я назову твое имя, скажу, где ты живешь, часы наших свиданий, все, все, и мы погибнем, погибнем…

Голос ее поднимался, робкий, молящий, жалкий…

— Спаси меня, Марсель, спаси меня. Ах, как хорошо жить, ни о чем не думая! Я клялась себе, что буду мужественной. По вечерам перед зеркалом я изучала свое лицо. Я старалась снова надеть ту маску пленницы, которую он наложил на меня и которую днем стирали твои поцелуи… Иногда я думала, что она мне больше не понадобится. Минутами мне казалось, что я уже не боюсь его, что я изгнала его из своей жизни. А время шло… Я не предполагала, что он вернется так скоро! Он писал мне из Инсбрука; я рассчитывала на одну-две недели… А он извещает меня о своем приезде, но я не должна теперь увидеться с ним, Марсель, не должна!..

Она уцепилась за него с такой силой, что он едва не упал и невольно оттолкнул ее. Она продолжала со стоном:

— Ах, ты меня отталкиваешь, ты меня покидаешь! Не моя вина, если я обращаюсь к тебе. Я пробовала иное. Когда папа был здесь, на яхте, я просила увезти меня. О, если бы он согласился!.. Но нет! Связаться со мною, создать себе неприятности!.. Между тем это было так просто!.. А теперь! Подумай, Марсель, он будет здесь завтра, завтра!.. Ах, ты мне делаешь больно!

Он держал ее за кисти рук и пристально смотрел на нее. Но не ее потрясенное лицо, не ее безумные глаза, не ее вспухший рот виделись ему. Нет, за нею он видел образ соперника, врага. И этот образ будил в нем яростный и животный инстинкт. Он чувствовал, что бледнеет от гнева, ревности и бешенства. Ага, он захотел жить! Самые жгучие и самые грубые силы жизни кипели в нем, напрягали его мускулы, зажигали в нем кровь, и все крепче, все сильнее сжимал он нежные кисти рук, терзаемые его пожатием. Вдруг он выпустил молодую женщину, которая отступила перед ним, меж тем как он разразился пронзительным смехом:

— Ага, он возвращается, этот господин! Пускай же возвращается! Ты скажешь ему, слышишь, ты скажешь, что принадлежишь другому, мне, да, мне, Марселю Ренодье! Ты скажешь, что ты была моею, и не из страха, не насильно, как ты принадлежала ему; ты скажешь, что если он был твоим хозяином, то я — твой возлюбленный, и что я сам послал тебя сообщить ему об этом… И он ничего не сможет сделать. Разве можно что-нибудь сделать с женщиной, которая тебя не желает? Есть звонки, слуги… И он будет страдать, так как я уверен, что он еще желает тебя; он будет страдать, потому что ты прекрасна, потому что тот, кто имел тебя, уже не может обойтись без тебя. Он будет страдать, потому что ты скажешь ему, что любишь меня, что еще в эту ночь я обладал твоим телом, которого он больше не увидит, так как ты — моя, слышишь, моя, моя, моя!

Их лица соприкасались. Жюльетта более не отодвигалась. Он охватил ее с таким неистовством, что она навзничь упала на кровать, куда в своем падении увлекла и его. И она стонала под поцелуями от ужаса, отчаяния и счастья…

Когда она проснулась, — так как она спала, — неясный свет белел сквозь стекла окон. Марсель, в кресле, у потухшего огня, был так погружен в мысли, что не слышал, как она встала… Холод в комнате заставил ее вздрогнуть… Одевшись, она подошла к окну: то была заря дождливого дня; по стеклам струились капли воды. На набережной плиты блестели. За каналом остров Джудекка казался чем-то мягким, дряблым, зеленоватым. Часы пробили шесть. Жюльетта тихо нагнулась над молодым человеком и поцеловала его в губы. Ее глаза молили. Он посмотрел на нее с грустью. Выражение лица его было упрямым и жестоким. Она села возле него, и они продолжали молчать. Он мешал щипцами пепел в камине; потом, спустя немного, он несколько раз прошелся по комнате. Он подошел к ней, держа ее манто и шляпу, которые протянул ей. Она застегнула манто и, стоя перед зеркалом, воткнула в шляпу длинную булавку. Когда она обернулась, он открыл дверь. Она покраснела при мысли о том, как войдет в гостиницу, под насмешливым взглядом швейцара, словно девица, не ночевавшая дома; затем сильно побледнела… Нет, это невозможно! Он не мог требовать от нее такого испытания! Он возьмет ее с собой в палаццо Альдрамин. Бютелэ добр: он поможет им. Оттуда они поедут на вокзал, и этот кошмар кончится…

Выйдя из дому, они очутились на пустынной набережной Заттере. Шел дождь. Марсель направился по одной из calli, которая вела к Большому каналу. Почему они не пошли в сторону Сан-Тровазо? Плиты словно текли под их ногами. Венеция растворялась в жидком тумане. В конце узкой улицы Сан-Грегорио у перехода не было гондол. Они все собрались напротив, у Кампо Сан-Зобениго.

Марсель шагнул вперед по доскам пристани и крикнул:

— Рорре![41]

Лениво от противоположного берега Большого канала отделилась гондола. Со своей выпуклой felze, длинная и черная на скользкой волне, она походила на могильную улитку, тащившую на себе свою раковину. Гондольер в резиновом плаще казался еще насквозь пропитанным ночным сумраком. Его тень рисовалась на фасадах противоположных домов. Можно было подумать, что дома превратились в студень и плыли по воде, готовые растаять в собственном отражении. Венеция словно исчезла вокруг них. От нее осталась лишь эта призрачная видимость. Она, которая им покровительствовала, которая отдала им свой свет, свои краски, покинула, предала их! Под сеткою дождя она была лишь пасмурной раковиной, утратившей блеск перламутра.

Гондола приближалась. Зубчатое железо ее угрожающе покачивалось. Она причалила. Жюльетта спустилась на одну ступеньку к пристани. Спустилась на вторую. Марсель не следовал за нею. Она обернулась. Ее глаза молили в последний раз. Он покачал головой.

— Иди!

Она оперлась рукой о покрытое клеенкой плечо гондольера. Гондола покачнулась от ее легкого веса. Гондольер ждал второго пассажира. Марсель сделал знак, что он не поедет, и сказал:

— Отвезите синьору в гостиницу «Британия»!

Гондольер запер дверцу felze, куда вошла Жюльетта, и, так как он был один на гондоле, то отправился на корму. Под взмах длинного весла гондола повернула. В маленькое окошечко felze Марсель увидел лицо Жюльетты. По мокрому стеклу дождевые капли струились, как слезы…

XIX

Антуан Фремо, насвистывая, вошел в салон гостиницы «Британия», где жена его, лежа на кушетке, читала. Она положила книгу на колени.