Джинни Лин - Дракон и жемчужина Страница 47

— Если вы так хотите войны, почему просите меня остаться? — в отчаянии воскликнула Суинь.

— Я хотел ночей. — Голос его, казалось, вот-вот сорвется. — Я хотел этих часов с вами.

С его стороны это очень щедрое признание, подумала Суинь, но она уже не находила в нем утешения.

— Развлечение, — горько промолвила она. — Теперь оно тебе надоело.

Он схватил ее за плечи, когда Суинь попыталась от него убежать:

— Было ошибкой с моей стороны держать вас здесь. Ошибкой.

Боль пронзила ее прежде, чем она успела от нее отгородиться. Суинь понимала, что это правда, и это делало ее муку еще острее. Ли Тао привез ее сюда, повинуясь чьей-то умелой руке. Им управляла какая-то неведомая сила.

Суинь выскользнула из его рук и подошла к краю обрыва, всматриваясь в зеленое бамбуковое море и пытаясь вновь ощутить то чувство мира и покоя, которое охватило ее несколько мгновений назад.

— Это все, что мы можем иметь, Суинь.

Эти его слова звучали как страшное эхо других слов, сказанных им ей вчера ночью: «Большего невозможно». Она не была готова их принять.

— Так всегда, всегда. Вначале Божественный император, теперь вы. Мужчины нуждаются в моем обществе только тогда, когда им угрожает смертельная опасность, — с горечью произнесла она.

Ли Тао подошел к ней так близко, что Суинь чувствовала исходящий от его тела жар, столь ощутимый по сравнению с прохладой леса. Одной рукой он обхватил ее за талию, другой — за плечи и прижал спиной к груди. Суинь со вздохом утонула в его объятиях, позволив себе погрузиться в него, наслаждаясь его присутствием, окутавшим ее мягким коконом. Он никогда еще не обнимал ее при свете дня, внезапно осознала она…

— Каждое мгновение долгого дня я вижу перед собой твое лицо, думаю о твоей коже, твоем голосе, источаемом тобой аромате. — Губы его касались ее волос. Ли Тао прижал ее еще крепче. — Но мы всегда знали, что это когда-нибудь кончится. Должно кончиться.

…И не говорил ей «ты». Суинь крепко зажмурила глаза. Она знала, что слова ее любовника не оставят ее равнодушной. В их отношениях всегда присутствовала горькая обреченность. Он был убежден, что у них нет будущего, а Ли Тао никогда не мог отступиться от своих убеждений.

Он повернул ее в своих руках так, что они наконец оказались лицом к лицу друг с другом. Не говоря ни слова, он впился в ее губы долгим поцелуем, который наполнил ее еще большим желанием, большими сомнениями. Пальцы его обхватили ее бедра. Суинь схватила его за отвороты халата и притянула к себе как можно ближе. Когда они оторвались друг от друга, он все равно не разжал объятий.

— Вы… ты говоришь эти слова. Настаиваешь на этих вещах, но потом… — Суинь запнулась, не в силах подобрать слово. — Должен же быть какой-нибудь выход.

Ли Тао обнимал ее так обманчиво нежно. Она все еще не могла вздохнуть, не могла перевести дыхания, да и не хотела этого. Суинь понимала сейчас, более чем когда-либо, что не должна его потерять.

Наместник снова поцеловал ее, на этот раз его прикосновения показались ей грубыми и нетерпеливыми.

— Эти люди более опытны, чем я, в искусстве войны, — пояснил он. — С каждым шагом я чувствую, что поступаю неправильно, все глубже увязая в чьих-то планах.

Именно так ощущала она себя во дворце императора, всегда вынужденная сражаться против властных мужчин и понимать, что не в силах от них освободиться. Так было с Гао и его ставленниками. В некотором смысле даже император Ли Мин подчинил ее своей воле.

— Ты не хотела быть частью всего этого, — напомнил он ей.

— Но я уже часть этого.

— Нет. — Одно слово. И прозвучало оно как окончательное решение. Ли Тао провел властной рукой по ее спине. — Это не имеет отношения к нашему договору. Я не могу оставить тебя здесь.

Его черные глаза требовали ее всецело, несмотря на кажущиеся отрицания. Суинь касалась нежными пальчиками твердой линии подбородка, ожидая, что он отвернется, но Ли Тао не сделал этого. И хотя он никогда бы не признался в подобной слабости, она все же обладала некоторой властью над этим неукротимым мужчиной. Однако впервые ей не хотелось использовать эту силу для собственной пользы. Суинь лишь желала найти какой-нибудь способ помочь ему. Теперь ей уже не достаточно было просто выжить, всего лишь существовать.

И снова перед Суинь промелькнул обрывок неясного видения. Они двое, много лет спустя, идут вместе. Ли Тао рядом с ней, по-прежнему высокий и величественный. Лишь только плечи его слегка опустились с годами, волосы поседели. Она вспомнила, как он один раз говорил с ней о семье, о будущем, о наследстве. Суинь от всего сердца желала, чтобы это было именно тем, чем она может его соблазнить.

— Возможно, нужное решение лежит за пределами того, что мы можем сделать в одиночку, — высказала она смутную идею.

Ли Тао нахмурился, не понимая. Да и у нее самой эта идея только начала формироваться в голове.

— Что, если ты отправишься напрямую к Шэню? Он не хочет гражданской войны. Прими его власть, усмири перед ним свою гордость. — Суинь ничего не понимала в битвах и армиях, однако она знала, что такие люди, как Ли Мин и император Шэнь, руководствуются в жизни высочайшими моральными принципами. — Явись перед Шэнем без своей армии, — продолжила она. — Возложи свой меч к его ногам и скажи, что все, сделанное тобой, сделано во имя империи.

— Как пес, подставляющий шею под нож, — с издевкой заметил он.

— Это благородный жест с твоей стороны, — возразила она.

— Это самоубийство.

Наместник резко отошел прочь, подальше от Суинь и ее советов. Его суровый силуэт на фоне бамбукового леса говорил о его изоляции и одиночестве. Вот почему Гао осмелился вступить с ним в противоборство, поняла она, по той же причине хитроумный наместник использовал и саму Суинь, когда та жила во дворце.

Ли Тао был одинок. У него никогда не было союзников.

Ей бы очень хотелось узнать, о чем он сейчас думает, но Ли Тао полностью погрузился в себя. Когда он повернулся к ней, чтобы сообщить, что им следует возвращаться, у нее не нашлось возражений. Суинь молчаливо шла подле него по тропинке. Окружавший их лес наполнился щебетом и веселой трескотней птиц. Ли Тао не смотрел на нее. Он только немного замедлил шаг, приноравливаясь к ее маленьким шажкам. Суинь пыталась придумать, что бы такое сказать, не показывая охватившую ее печаль.

Возможно, он решил, что она сошла с ума, предлагая ему открыться перед своими врагами, или наконец убедился, что ее подослали к нему, чтобы соблазнить и погубить. Суинь не имела ни малейшего права внушать ему идеалы чести и самопожертвования, когда сама совершала в прошлом ужасные поступки, стремясь сохранить себе жизнь. Это все, что бывшая наложница когда-либо знала, но теперь она желала большего. И даже несмотря на то, что это представлялось невозможным, Суинь все равно этого хотела.