Мэрилайл Роджерс - Неразгаданные сердца Страница 48

Словно прочитав мысли Амисии, Гален протянул руку и мягко коснулся ее плеча.

— Тебе нечего стыдиться. То, что мы сейчас делали, совершенно естественно для мужчины и женщины, которые скоро будут обвенчаны.

Амисия взглянула в серебристо-зеленые глаза, но не сумела выдержать их пронизывающий взгляд. То, что произошло сейчас, может быть, и простительно, но предыдущая ночь, когда она пришла к нему так бесстыдно…

— А в том, что случилось ночью, только моя вина. Да, у меня не хватило сил совладать с собой. Но я не жалею об этом и не хотел бы, чтобы об этом пожалела ты.

Его вина? Как же это могло быть его виной, когда она искала его с единственной целью — отдать ему свою невинность? Она не могла подобрать слова, чтобы объяснить ему это. Вероятно, он собирается жениться на ней только ради того, чтобы избавить ее от той участи, которой она страшилась, и принял это решение, движимый чувством вины за минувшую ночь. Она покачала головой и направилась в сторону ожидающей их лодки в безрадостной убежденности, что он не питает к ней любви, которая хотя бы в малой степени могла сравниться с ее любовью к нему. Когда он предложил ей пожениться, он не выказал даже намека на какое-то чувство, и от этого померкла радость дня, которой мог бы стать самым счастливым днем ее жизни.

Понимая, что сейчас ему нечего добавить к сказанному, Гален сел на весла позади Амисии и направил лодку к берегу.

К тому моменту, когда они приблизились к берегу, прирожденная сила духа Амисии снова возобладала над унынием. Лучшее, что она может сделать, твердо заявила она себе, — принять его образ жизни и сделать этот образ жизни своим. Она докажет ему, что может стать для него надежной, достойной спутницей, и если сейчас он не питает к ней пылких чувств, она заслужит его любовь… пусть даже для этого понадобятся годы.

Когда днище их лодки заскрежетало о камни на мелководье, наполовину скрытые слоем песка, они увидели своего бывшего попутчика-монаха, прибывшего раньше. Теперь он быстро удалялся от берега по мощеной бревнами дорожке, ответвляющейся влево. По этой удобной, ровной — хотя и извилистой — гати путь в аббатство святого Марка был более легким. Существовал и другой путь, через деревню, но там требовалось преодолеть крутой подъем по склону холма и обогнуть водопад. Амисия молила Бога, чтобы Гален выбрал именно этот путь. Тогда она могла надеяться, что он позволит ей остановиться у пещеры и хоть немного привести себя в порядок, а то уж очень растерзанный был у нее вид после морской прогулки. Что ни говори, это был день ее свадьбы, и, хотя не приходилось ожидать пышной и торжественной церемонии, на которую могли бы рассчитывать другие высокородные невесты, ничего иного ей не оставалось… да она и не хотела иного.

Гален вытащил лодку на берег, и Амисия наклонилась и извлекла плотно скатанный сверток из-под сиденья на носу, куда его раньше затолкал Гален. Потом она обернулась и подняла карие глаза, светившиеся беспредельной нежностью, на своего суженого, который молча ждал ее.

Когда Гален встретился с ней взглядом, Амисия выразительно перевела глаза с пути, по которому удалился монах, на склон холма. Галену стало ясно, что его невеста предпочитает не следовать за монахом. Медленная улыбка осветила его холодное лицо; улыбка, в которой цинизм мешался с благоговением. Его невеста… Как странно! Он всегда с такой опаской относился к самой мысли о женитьбе; он, прекрасно понимающий, с какими трудностями придется столкнуться — он был счастлив от предвкушения их общего будущего. Со всей возможной галантностью он двинулся в том направлении, куда хотелось ей, сожалея лишь о том, сколь незначителен этот дар, который может преподнести своей родовитой невесте наследник графского титула в день их свадьбы.

С этого момента послеполуденные часы прошли для Амисии словно в каком-то розовом мареве. Получив возможность остаться на некоторое время в пещере в одиночестве, она быстро смыла остатки морской соли с волос и тела чистой водой из водопада: воду она набирала в пригоршни, высовывая руки из-под свода пещеры и подставляя их под холодные струи. Затем она натянула другое платье, которое путешествовало по морю в виде плотно скатанного свертка (со щеткой и кинжалом внутри) под носовым сиденьем и потому осталось на удивление сухим.

Поднимаясь снова на вершину холма, она обнаружила, что Гален, в обществе своего юного спутника, уже ожидает ее. Уолтер вручил ей венок из лилий, и когда она в знак благодарности поцеловала его, он залился густым румянцем. Когда они проходили непривычно тихую деревню Брейстон, Гален объяснил, что крестьяне в поисках безопасности бежали в Уильд — Южную чащу, под защиту его друга Уилли. То, что прославленный рыцарь оказался другом Галена, укрепило Амисию в убеждении, что ее возлюбленный — действительно благородный разбойник.

Она не поняла и не пыталась как-то истолковать быстрый предостерегающий взгляд, который Гален бросил аббату, когда попросил последнего совершить обряд венчания между Галеном Фиц-Уильямом и его невестой Амисией; точно так же не заметила она, как неодобрительно нахмурился священник.

Уолтер и Ульфрик, уже зная что-то об отношениях молодой четы, выступали в качестве свидетелей брачного обряда, а затем приняли участие в скромной трапезе. И только тогда, когда новобрачные уже стояли у дверей, собираясь выйти из аббатства, Гален обернулся и еще раз обратился к настоятелю:

— Итак, завтра утром вы отправляетесь в замок к назначенному часу и сообщаете лорду Гилфрею, что его падчерица уже замужем.

— Я сдержу свое слово. А ты?

Упорный взгляд аббата, казалось, насквозь пронзал рыцаря, который обещал раскрыть невесте свое подлинное положение, но, очевидно, не сделал этого.

Гален вздрогнул, словно ужаленный. Неужели отец Петер собирался выложить все, как есть, — здесь и сейчас? Господи, не допусти этого! Галену нужно было время, чтобы убедить Амисию в искренности своих чувств и помыслов. Она должна понять, что ему нужна только ее несказанная прелесть, а не наследство, которое она считала своим.

Ее взгляд не отрывался от Галена, с тех пор как он стал ее супругом. Она с удивлением заметила, что его лицо вдруг приняло растерянно-виноватое выражение. Если не считать тех мгновений, когда он возложил на себя вину за ночь их бурного соединения, она ни разу не видела, чтобы ему изменила самоуверенность или убежденность в собственной правоте. А теперь было очевидно, что и он может терзаться какими-то сомнениями, и, как ни странно, это лишь укрепило ее преклонение перед ним. Она просунула руку ему под локоть и легким пожатием напомнила о себе.