Жюльетта Бенцони - Нож Равальяка Страница 48

— Именно это я и собираюсь сделать, мой дорогой, вот только почему-то мне кажется, что время я выбрал не слишком удачно.

— Мягко сказано! Прислушайся-ка лучше!

— Прислушаться? Да тут и прислушиваться не надо! А кто стал причиной этой грозы?

— Д'Эпернон! Он у нее с четверть часа, но вот уже минут десять как она кричит во весь голос.

— И по какому поводу?

— Да кто же знает! Лучше сам послушай. Ты должен понять, у тебя как-никак невестка из Флоренции.

— С нами она говорит только по-французски... А у меня, сказать по чести, никогда не было способности к языкам...

В эту минуту дверь королевских покоев распахнулась, и из нее вышла мадам де Гершевиль, поспешившая тут же закрыть за собой дверь. Она направилась к табурету, опустилась на него и принялась обмахиваться носовым платком. Де Шатовье подошел к ней.

— Чем сумел господин д'Эпернон так прогневать королеву?

— Она прогневалась не на д'Эпернона, а на те новости, с которыми он явился. Королева Маргарита вчера вечером пригласила к себе герцога вместе с мадемуазель дю Тийе и мадам де Верней. Всем троим, загородив их занавесом, она дала возможность выслушать обвинения некой д'Эскоман, которую до сих пор держали под замком. Эта женщина обвиняла всех троих в том, что они вместе с испанцами готовили покушение на жизнь короля и направляли руку преступного убийцы.

— Боже мой! — воскликнул де Шатовье. — Но это же ужасно! И что же дальше?

— Эта женщина была вновь арестована и отправлена в Консьержери. Арестовал ее президент Жонен, он тоже слушал ее обвинения, но стоя за другим занавесом, и поспешил наложить на нее руку, чтобы вырвать из когтей д'Эпернона, который собирался ее просто-напросто задушить. Жонен спросил у арестованной, есть ли у нее доказательства, и она ответила, что есть. А когда он захотел узнать, что толкает ее на разоблачения, которые чреваты для нее только страданиями и муками, она ответила, что хочет успокоить свою совесть.

— Теперь гнев Ее Величества понятен. Полагаю, д'Эпернон проведет эту ночь в Бастилии? — предположил старый аристократ с ноткой надежды в голосе.

— И не надейтесь! Гнев королевы направлен на разоблачительницу, потому что герцог сообщил ей, что та бросила тень подозрения и на Ее Величество тоже.

— В таком случае ее гнев еще более понятен, — вздохнул барон Губерт. — В народе давно уже шепчутся, что убийство, последовавшее сразу за коронацией, явно связано с ее именем.

Статс-дама, не заметившая присутствия барона, удивленно обернулась к нему:

— И вы здесь, барон? Вы, наверное, сопровождаете свою невестку Лоренцу?

— Нет. Она все еще плохо себя чувствует, и я посоветовал ей...

— Остаться дома? Как вы меня порадовали! Постарайтесь, чтобы она пробыла дома как можно дольше. Женщина-разоблачительница знала и мадам Лоренцу, они встречались в то время, когда обе жили в доме госпожи де Верней, так что вашу невестку могут вызвать как свидетельницу. Суда теперь не миновать. И вы можете себе представить, какое впечатление это разбирательство произведет на народ!

— Меня удивляет, что будет суд. Куда дальновиднее было бы заставить ее замолчать, когда она еще сидела в тюрьме. Средств для этого, думаю, было немало.

— Но с той минуты, когда обвинение выслушал представитель магистрата, это стало невозможно.

— Согласитесь, что присутствие на этом разоблачении представителя магистрата тоже удивительно! — подчеркнул барон де Курси. — Разве королева Марго не могла ограничиться приглашением только троих гостей? То, что она, не колеблясь, пригласила Жонена, означает, что она испытывает определенное доверие к словам этой женщины... А женщина эта, нужно признать, обладает немалым мужеством.

— Совершенно с вами согласна. Возвращайтесь скорее домой, барон! Похоже, буря успокоилась. Я думаю, что Галигаи окоротила бушующие волны.В самом деле, истошные вопли стихли, и мадам де Гершевиль поднялась с табурета, собираясь вернуться в покои королевы. Барон удержал ее.

— Прошу вас, уделите мне еще одну минуту! Я, знаете ли, хотел бы подать жалобу!

— Жалобу?

— Да. И еще я хотел бы узнать, как поступили с моим сыном.

— Вы же получили ответ: он находится в тюрьме в Брюсселе.

— Ответ-то я получил! Но в Брюссельской тюрьме его больше нет. Туда явился французский офицер в сопровождении небольшого отряда и с письмом, собственноручно написанным регентшей. От имени Ее Величества он потребовал выдать ему узников, поскольку королева сама желает их наказать.

— Наказать? Но они ничего не сделали, кроме как исполняли полученный приказ!

— Данный покойным королем. Но это еще не все: отрядом якобы командовал господин де Витри.

— Но господин де Витри не отлучался отсюда ни на шаг.

— Я знаю. Он сам мне об этом сказал. А теперь, маркиза, делайте выводы.

Мадам де Гершевиль оставалась несколько минут в неподвижности, а потом тихо проговорила:

— Послушайтесь доброго совета: держите Лоренцу как можно дальше от этого дела, которое начинает очень дурно пахнуть. Лучше всего было бы увезти ее в Курси, молясь, чтобы она не покидала поместья!

— Я только этого и желаю для нее... Но еще я хочу отыскать своего сына! И вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять, что ничто меня не остановит! У меня... он единственный!

На последнем слове голос барона дрогнул, и он тут же закашлялся, словно в горле у него запершило. Де Шатовье, наклонившись к нему, прошептал:

— Последуй совету нашего доброго ангела. Спрячь своих дам под кровом великолепного Курси. Я постараюсь тебе помочь...

Барон и мадам де Гершевиль взглянули на старика, не скрывая удивления. Он хитро улыбнулся.

— Если я, тень королевы, хожу бесшумно, не нужно считать меня ничтожеством, как считают многие. Меня никто не опасается. Я слышу многое, что говорится и перед покоями королевы, и внутри их, — шепотом сообщил он.

Мадам де Гершевиль не могла удержаться и рассмеялась:

— Вот уж что правда, то правда: в тихом омуте черти водятся!

В тот же вечер особняк герцогини Ангулемской опустел. Хозяйке пришлось вернуться в Шантийи, откуда пришли дурные вести о здоровье маршала де Монморанси. Старый коннетабль тяжело заболел и не сомневался, что находится при смерти. Он хотел собрать возле себя всех своих родственников. Ее друзья де Курси не пожелали гостить в особняке без хозяйки, чтобы не лишать герцогиню слуг, к которым она привыкла. Лоренца поначалу встревожилась, но, получив разрешение «удалиться на некоторое время от двора, чтобы поправить свое здоровье», которое ей передали через мадам де Гершевиль, вздохнула с облегчением.