Елена Арсеньева - Пани царица Страница 49

Мосальский, вмиг смекнувший, что теперь ему совершенно нечего делать в стане Димитрия, лучше уж к Шуйскому воротиться, там хоть есть надежда остаться в живых, уносил ноги…

И унес-таки, чего не удалось сделать бедняге Мартину Стадницкому. Но о нем речь еще впереди. Пока же вернемся к Марине.

Такой разъяренной воевода сендомирский никогда не видел свою послушную, сдержанную дочь. Она бросила на отца только один взгляд… но пан Мнишек долго потом потирал лоб, ибо чудилось ему, будто его прямо вот в это местечко заклеймили каленым железом, ну в лучшем случае крепко приложили свинчаткою. Он даже потом в лужу погляделся, не осталось ли там синяка либо ожога! Марина забилась в уголок кареты, задернула занавески на окнах, ни с кем разговаривать не хотела. Через Барбару передала, что ехать в Тушино наотрез отказывается и хочет только одного: чтобы карета повернула в Царево-Займище, к Сапеге.

Мнишек побелел. В Тушине все уже готово было для встречи царицы. Новый зять воеводы сендомирского оказался очень нетерпелив…

Пан Юрий кликнул к себе шляхтичей: отъехать от кареты он не решился, боясь, как бы разгневанная дочь не сбежала в лес. Ищи ее потом! Ну, найти-то найдешь, конечно, однако же позору не оберешься. Димитрий не простит, если станет известно о ненависти к нему Марины. Это ж какое пятно на имени новоявленного царя! Именно по этой причине нельзя было привезти Марину в Тушино связанной, силком. Нужно было, чтобы вся армия Димитрия видела радость супругов при свидании.

Посовещавшись какое-то время, Мнишек, Валавский, Зборовский и Стадницкий (последний имел вид смущенный, что всеми опять-таки было отмечено) порешили несколько свернуть с дороги и остановиться в Звенигороде под предлогом переложения святых мощей какого-то там православного святого. Однако все это время глаз с Марины Юрьевны не спускать, стражи не снимать, одну ни на миг не оставлять. Покуда будет длиться церковный праздник, послать в Тушино к царьку гонца с известиями о неприятностях. Пусть приезжает и сам улаживает дела с Мариною. Бог их весть, этих женщин, может статься, новый Димитрий понравится Марине Юрьевне пуще прежнего. Глядишь, все и обойдется.

Не обошлось… В Звенигороде время провели попусту: Марина ни за что не соглашалась встречаться с самозванцем. Сапега, приехавший ее уговаривать, получил отказ и наименование предателя, расхохотался, делая вид, будто ему безразлично оскорбление, однако, выйдя от Марины Юрьевны, ругался так, что уши вяли у самых бывалых его вояк, всякого наслышавшихся от своего предводителя.

В конце концов оставаться в Звенигороде сделалось просто неприлично. Покинув город, двинулись по направлению к Тушину и, не доезжая двух верст до села, стали табором.

От лагеря отделились несколько всадников. Пан Юрий смотрел на них с волнением. Среди них был Рожинский, потом какие-то москали, потом…

– Марианна! – рявкнул он что было мочи. – Вот муж твой Димитрий! Да взгляни ж ты на него!

Обессиленная от слез молодая женщина выглянула из кареты, и самозванец взглянул на ту, кого так страстно желал заполучить.

«Тоща, ох, тоща! – подумал уныло. – Только и есть что глаза. Это вам не Манюня… Ладно, с лица воды не пить, с тела щец не варить. Как-нибудь притерплюсь».

Таковы были мысли Димитрия.

Что подумала Марина, неизвестно, зато известно, что произнесла она при взгляде на своего воскресшего супруга.

– Нет, лучше умереть! – простонала молодая женщина, отшатываясь в глубь кареты, сползая на пол и делая попытку вновь укрыться под юбками Барбары Казановской – точь-в-точь как тогда, в Кремле, когда мятежники крушили все кругом, чая добраться до «Маринки-безбожницы».

Несколько мгновений Димитрий с преглупой улыбкой оставался у кареты, затем отъехал прочь. Подоспевший Сапега повез его ужинать в свою палатку, а уговоры строптивой красавицы были продолжены Рожинским – пан Мнишек уже исчерпал все свои доводы! Вместе с князем Романом появился какой-то изможденный человек в коричневой ветхой рясе, очень напоминающей те, какие носили августинские монахи. На голове его была выбрита тонзурка, изможденное лицо имело вид постно-смиренный, однако взгляд светился потаенным лукавством.

– Дочь моя, – вкрадчиво прошептал он по-латыни, – дочь моя, выслушай меня!

Марина подняла измученные глаза. После встречи с так называемым Димитрием ей все окружающее казалось каким-то наваждением. Откуда здесь мог взяться католический монах?! Это призрак, привидение!

Она перекрестилась, однако августинец не исчез.

– Отец мой, – недоверчиво пробормотала Марина, – кто вы?! Откуда?

– Я много слышал о вас в своем соловецком заточении, – слабо улыбнулся монах. – Ваш венценосный супруг намеревался воспользоваться моими услугами для установления связи с королем Испании Филиппом…

– Так вы Никола де Мелло? – внезапно сообразила Марина, вспомнив рассказы о бродячем августинце.

– Совершенно так.

– Но как… откуда здесь… может ли сие статься?! – Чудилось, Марина лишь усилием воли удерживается от того, чтобы снова и снова не осенять себя крестным знамением в надежде, что призрак растает. Однако ежели августинец и был призраком, то весьма докучливым, и обычные экзорцизмы[46] на него не действовали.

– Патриарх Филарет, под присмотром коего я находился долгое время в Борисоглебском монастыре близ Ростова, добился у царя Василия моего освобождения и дозволения отбыть из Московии. Не его вина, что по пути на моих сопровождающих напал польский отряд под командованием пана Рожинского, после чего я был водворен в Тушино. Здесь так много моих единоверцев, что я осознал свой долг спасения их душ и решил остаться в Московии до тех пор, пока мои услуги будут надобны, – прелукаво улыбнулся Мелло, и Марина мгновенно поняла подспудную суть его слов: митрополит Ростовский просто-напросто отпустил монаха на волю, иди куда хочешь, делай что хочешь. В самом деле – разве в ответе он, что охрана не устерегла де Мелло? На все, как говорится, Божья воля, тем паче что сей служитель Господа и так изрядно настрадался.

Марина сочувственно улыбнулась монаху, однако тут же ее улыбка превратилась в судорогу: она вспомнила, что отец именно со слов этого де Мелло уверял ее в подлинности Димитрия. А что она увидела? И речи нет об их сходстве, которое могло бы ввести окружающих в заблуждение. Во всем белом свете не сыскать двух более разных людей, самозванец напоминает подлинного Димитрия только сложением и цветом волос. Тут невозможно сослаться на ошибку – речь может идти только о преднамеренном обмане. Да, ее нарочно обманули, заманили в ловушку, привезли на заклание человеку, к которому она не может испытывать ничего, кроме отвращения! И монах участвовал в этом обмане!