Джон Спиид - Наложница визиря Страница 5

Карлос предупредил, что путешествие будет сложным. А Биджапур — это не Гоа. Викторио, дядя Люсинды, который управлял торговыми делами Дасанов в Биджапуре, теперь состарился и часто болеет. От этих возражений намерение Люсинды только укрепилось. Джеральдо находил ответы на каждое из них, и каждый раз Люсинда снова умоляла дядю ее отпустить. Она говорила все более жалобно.

— Ну хорошо, малышка. Ты можешь ехать. Но будешь делать то, что тебе говорят, ясно? И для разнообразия подчиняться приказам.

— О да, тио Карлос, — ответила Люсинда и подошла, чтобы поцеловать его небритую загорелую щеку.

Затем или из-за мышьяка, или из-за туго затянутого корсета, или из-за возбуждения ее бледное лицо побледнело еще сильнее, глаза закатились, и она рухнула в обморок на руки дяди.

«Боже, она выглядит бледной как смерть, — подумал Карлос, подхватывая ее. — Пресвятая Дева Мария, она же взрослая женщина, — подумал он, глядя, как вздымается ее грудь. Ее темные локоны упали ему на предплечье. — Ты настоящая Дасана, моя дорогая племянница, а женщины семьи Дасанов опасны, как золото».

Карлос посмотрел на племянника, потом снова на Люсинду, которая уже шевелилась у него в руках.

«На что я согласился? — подумал дядя. — Пусть Пресвятая Дева Мария спасет нас от наших родственников».

Плоскодонный дау несся по серому морю, держась неподалеку от скалистого берега. Глаза капитана видели все: темное и грозное небо, и порывы ветра, и рулевого рядом с собой, крепко держащего сотрясающийся руль, и треугольный парус, который полоскался на ветру. Снова и снова он смотрел на капер[11]у входа в гавань, вооруженный тридцатью пушками. Трехцветный флаг капера ярко выделялся на фоне черных туч.

Последует ли он за ними? Станет ли стрелять? Когда дау зашел в гавань и воды Аравийского моря попытались отбросить его на покрытые мхом скалы Аргуина, капитан, прищурившись, все смотрел на военный корабль. Если тот разворачивается, чтобы выстрелить, капитан почти ничего не сможет сделать. Жители Гоа ему не помогут: у них нет кораблей для оказания сопротивления.

— Он разворачивается в другую сторону! — наконец закричал рулевой.

Капитан долго следил за маневром капера, прежде чем согласиться с выводом рулевого.

— Да, слава Аллаху! Доставь нас поскорее в Гоа и уведи от этих проклятых скал, — капитан не мог скрыть облегчения. Он прошел к люку в носовой части и крикнул вниз: — Сеньор Да Гама! Все отлично! Мы прорвались! Вы можете теперь подниматься наверх. Вы все теперь можете подниматься наверх!

В полутьме внизу появилась пара внимательных карих глаз, и крепко сложенный португальский солдат выбрался на палубу. Капитан попытался поддержать его под локоть, но Да Гама сбросил его руку. Он держал шляпу с широкими полями, которую, как только появился на палубе, сразу же водрузил на голову.

— Где они? — спросил Да Гама.

Капитан показал на капер, который повернул на юг и шел на всех парусах.

— Готов поспорить: он идет к Малабарскому берегу[12], — сказал капитан. — Нас они здесь не заметят. В любом случае мы окажемся в радиусе действия орудий Гоа до того, как капер сможет до нас добраться. Сейчас мы в безопасности.

Да Гама повернул обветренное лицо в сторону голландского капера и внимательно следил за ним. На лице было написано раздражение. Когда он наконец согласился с доводами капитана, то шлепнул по шляпе сверху, и она совсем скрыла его темные волосы, в которых уже проглядывала седина.

— Вы правы, капитан, — сказал Да Гама с поклоном. — Мне не следовало в вас сомневаться.

Капитан кивнул и пожал плечами, принимая слова пассажира как должное.

— Голландцев не волнуют старые дау, если они не видят на палубе португальцев. Перцовые войны закончились, сеньор.

— Может быть, — ответил Да Гама так уважительно, как только мог.

«Но мне вначале хотелось бы увидеть договор», — добавил он про себя.

Его тяжелые сапоги громко стучали по тиковой палубе, когда он направлялся на корму. Он кивнул рулевому и посмотрел на серо-зеленое Аравийское море. Волны бились о неровные остроконечные скалы у входа в гавань.

Кокосовые пальмы казались ярко-зелеными на фоне темного неба и качались на ветру, бушевавшем под грозными тучами. В любую минуту мог хлынуть ливень. Да Гама снял шляпу и подставил лицо ветру. Но когда рулевой кивнул на нескольких чаек, летающих прямо над головой, Да Гама быстро снова надел ее. Последнее, что ему требовалось, — это птичье дерьмо в волосах.

Наконец, словно приняв какое-то решение, он повернулся к ветру спиной и уставился на свою цель — яркие стены Гоа.

Впервые в жизни вид Гоа не вызвал у него никаких эмоций. Сколько лет он уже живет на Индостане? Двадцать пять? Двадцать семь? И он ни разу не ездил в Лиссабон… Нет, он никогда не оглядывался назад. По от Индии устаешь, и каждый день приносит новые проблемы.

Да Гама знал, что эти минуты — последние, когда он может расслабиться. Такой возможности теперь долго не представится. После того как дау причалит, его ждет нудная и вызывающая раздражение работа. Такова жизнь специалиста по заключению сделок. Его беспокоило, что он стареет для этого занятия. И его беспокоило, что он слишком беден, чтобы остановиться.

Он повернулся так, чтобы видеть нос судна, и резко опустил руку на пистолет. Вместо того чтобы увидеть ворота Гоа, как он ожидал, Да Гама увидел одноглазую чайку, летающую в нескольких дюймах от его носа. Старый рулевой фыркнул:

— Пристрелите ее, сеньор! Может, это испугает ее приятелей. Меня уже тошнит от их дерьма! Гораздо проще отмыть их кровь, чем их помет!

Да Гама выругался, засунул пистолет назад за пояс и замахнулся кулаком на желтый клюв чайки. Старая птица небрежно взмахнула крыльями и с сарказмом поднялась вне пределов досягаемости, чтобы присоединиться к дюжине других чаек, маячивших над головой. Они открыли клювы, показывая кроваво-красные языки, и, несмотря на ветер, неподвижно висели над Да Гамой. Они были опасны, как ножи, находясь в нескольких ярдах[13] от ничем не защищенного человеческого лица. Да Гама ненавидел чаек Гоа: их пронзительные глаза, их черные от соленой грязи животы, их резкие крики. Они напоминали ему трясущихся нищих, которые бродили по пропитанным мочой улицам Лиссабона. Мальчишкой он был для них идеальной мишенью. Он убегал от них, прятался, но тем не менее мальчик Да Гама часто оказывался в окружении побитых злых лиц, а его дрожащая рука отдавала крузадо в их хваткие пальцы.

Но теперь он находился далеко от Лиссабона и сам стал опасным. На широком поясе висело шесть двуствольных пистолетов, и стрелял он так точно и быстро, что мог бы убить дюжину чаек до того, как первые мертвые крылья коснулись бы палубы.