Симона Вилар - Огненный омут Страница 5

Норманнам было все равно, по какому поводу пировать. Главное, чтобы получилось хорошее вино, было много закуски, женщин и веселых песен, чтоб празднование чем-то напоминало пиры Валгаллы на их северной родине. К тому же новая жена их конунга по поводу окончания поста у христиан велела приготовить столько яств, что даже те, кто считал, что Ролло не должен был жениться на христианке, готовы были поднять в ее честь пенные роги.

Эмма, нарядная и оживленная, сидела за верхним столом подле Ролло, много пела, привлекая к себе всеобщее внимание. Она знала, как она хороша собой, какой дивный у нее голос, она любила, когда ею восхищаются, и не упускала возможности привлечь к себе внимание.

И вместе с тем она, как радушная хозяйка, следила, чтобы на пиру ни в чем не было недостатка, чтобы излишне выпивших гостей вовремя вынимали из-за стола, укладывали на разостланной вдоль стен соломе за рядами колонн, а тех, кому было совсем плохо, выводили в отдельный покой.

Солидный бородатый франк – майордом Гасклен – внимательно следил за распоряжениями, которые делала его госпожа. Он видел, как Эмма, отложив лиру, сделала ему знак рукой, и тотчас по его приказу в залу вошла новая вереница слуг с дымящимися блюдами.

Даже изрядно захмелевшие викинги оживились и жадно втягивали ароматы новых кушаний. Поданы были поросята, зажаренные целиком, начиненные крошевом из кабаньих потрохов и бычьей печени; душистые окорока, копченные на можжевеловых ветках; откормленных гусей подавали со взбитыми сливками; дичь жареная, вареная, печеная, в пряных соусах чередовалась с моллюсками; устрицы с резаным луком следовали за вырезкой из оленины… Вереница блюд казалась нескончаемой. Все это было приправлено свежей зеленью, репой, салатами. Подкатывали все новые бочонки с медовухой, пивом, несли кувшинами густые вина.

– Ты устроила пир, как при дворе Каролингов, – отметил, улыбаясь, Ролло.

Он был доволен умением своей новой жены не только прекрасно петь, но тем, с каким вниманием она отнеслась к его воинам.

– Так будет и при нашем дворе! – гордо вскинула голову Эмма, а сама прикидывала в уме, сможет ли она окончательно переманить из монастыря Святого Мартина у моста поваров и кухарок, которых она наняла на время праздника, и не обидит ли это Франкона, который, будучи гурманом, так долго подбирал их для себя.

Гости Ролло, норманны, их жены, знатные нормандские франки, признавшие власть язычника с Севера, с явным удовольствием поглощали изысканные яства. Слуги тоже не остались внакладе: унося блюда с объедками, начинали доедать их прямо на лестнице.

Внесли специальные пасхальные пироги с творогом и тмином, и франки пьяно объясняли норманнам, какие святые и ангелы изображены на румяных корочках пирогов. Норманны с хрустом откусывали головы ангелам, благодушно кивали, а заодно поднимали полные роги за воскресшего когда-то Христа. Почему бы не выпить за него, если многие из присутствующих были крещены, и хотя крещение не произвело на них особого впечатления и они продолжали приносить жертвы Одину и Тору, однако под такое угощение можно выпить за здравие и невоскресшего Бога.

В дымном свете горящих светильников меж столов сновали юркие фигляры. Плясали, пели, жонглировали зажженными факелами. Поводырь вывел на цепи лохматого медведя. Играя на свирели, стал сам приплясывать перед ним. Мишка, встав на задние лапы, тоже переминался, неуклюже подпрыгивал, поднимал лапу.

Гости довольно хохотали. Некоторые подвыпившие норманны перелезли через стол и, притопывая, плясали рядом с медведем. Ролло, расслабленно развалясь в широком кресле, до слез хохотал, глядя на них. Эмма поверх бокала с улыбкой смотрела на мужа. Сейчас он был похож на мальчишку, когда вот так заходился от смеха, хлопал себя ладонью по согнутому колену.

Властитель Нормандии, голову которого венчал золотой обруч с острым единственным зубцом над бровями!.. В этом венце не было отпечатка роскоши и помпезности корон других франкских правителей, но он так украшал Ролло, когда стягивал его длинные волосы – в этом было какое-то варварское великолепие.

В остальном же правитель норманнов был облачен, как франк: в длинную, ниже колен, тунику из тончайшего темно-синего бархата, голубоватые переливы которой словно подчеркивали под узкими рукавами рельефную мускулатуру сильных рук викинга, ибо Ролло, как ни старалась Эмма приучить этого варвара носить нижнюю рубаху, считал белье ненужной роскошью, годной лишь для неженок и мерзляков.

Зато плащ он носил чисто по-франкски, следуя еще тем, римским традициям, отголоски каких можно было наблюдать на старых фресках – перекинув через плечо тонкую складчатую ткань из серебряной парчи, удерживаемую у плеча тяжелой фибулой[2] с камнем из красной яшмы, а у талии собранную широким поясом из золоченых пластин, украшенных яркими самоцветами.

Ролло предпочитал узкие белые сапоги из мягкой кожи с посеребренными заклепками под коленом. А на груди – там, где христиане обычно носят крест, – на шелковом шнуре висел языческий амулет, молот Тора, при взгляде на который Эмма нахмурилась. Она вдруг вспомнила пренебрежение, с каким Ролло отнесся к ее вере во время праздничной мессы.

– Ты огорчил меня сегодня в церкви, Роллон, – сверкнув глазами, произнесла Эмма. – Ты ведь знаешь, как важно для меня и для всех твоих крещеных людей было присутствие их повелителя на праздничной мессе.

Ролло перестал смеяться. Не глядя на нее, пренебрежительно пожал плечами.

– Не будь такой занудой, рыжая. Я ведь не настаиваю, чтобы ты посещала капища наших богов.

– Но сегодня такой праздник, а ты…

– Я отнюдь не прочь его отметить и выпить с тобой за воскресшего Христа добрую чарку. Но наблюдать за кривляниями скопцов-монахов… Нет уж, я лучше сжую свой ремень!

И улыбнувшись насупленной жене, сказал:

– Не будем ссориться хоть во время пира, моя маленькая фурия.

Эмма нетерпеливо передернула плечами.

– Ладно, но я все равно настою на своем, когда рожу тебе дочь, а ты дал слово, Ру.

Кажется, они опять готовы начать по обыкновению препираться. Так было всегда – словесная перепалка, спор, взрыв эмоций у обоих. Победителем неизменно оставался Ролло, однако эти споры и ссоры сильно возбуждали обоих. Вот и сейчас Ролло сердито рванул к себе серебряную вазу с фруктами, так что яблоки рассыпались по столу. Он схватил одно из подкатившихся, сжал до хруста, что оно треснуло в его могучих лапах.

– Ты сама знаешь, что не имеешь права плодить девчонок, когда я так нуждаюсь в наследнике!

Продолжая исторгать ругательства, он грубо вытер пальцы о скатерть, взял другое яблоко, яростно впился в него. У Эммы горели глаза, сбивалось дыхание. Как же он великолепен, когда так гневается, сколько в его движениях с трудом сдерживаемой силы!