Сюзанна Энок - Грех и чувствительность Страница 5

Глава 2

К тому времени, когда Элинор спустилась вниз к обеду, Закери, Шей и Мельбурн уже сидели за столом, так же как и Пенелопа, дочь Себастьяна. Присутствие Пип могло помешать ее планам, но Элинор была совершенно уверена, что, как только драматические события начнутся, Себастьян проследит за тем, чтобы шестилетняя девочка покинула столовую до того, как прольется кровь.

— Добрый вечер, — произнесла девушка, порадовавшись, что эти слова прозвучали спокойно. Никакой истерики, никаких криков, ничего, кроме спокойствия и логики. Только так она сможет преуспеть сегодня вечером.

— Я был уверен, что уведомил твою горничную о том, что обед начнется в семь часов вечера, — ответил ей Себастьян. — Мне уволить ее за то, что она не смогла передать тебе эту информацию?

Спокойствие.

— Хелен сообщила мне. В случившемся — моя вина, а не ее.

— Я не сомневаюсь в этом. А теперь, будь добра, займи свое место. Стэнтон, можете начинать подавать.

Дворецкий поклонился.

— Благодарю вас, ваша светлость.

— Одну минуту, Стэнтон, если позволите, — возразила Элинор, доставая из-за спины сложенный лист бумаги. Было очень трудно не сжимать его в своих пальцах, но измятая или в пятнах от пота бумага могла сделать эту игру проигранной еще до того, как та началась.

Себастьян бросил взгляд на руку сестры, а затем вновь сосредоточил внимание на ее лице.

— Что там у тебя, Нелл?

Если герцог обращается к ней, используя уменьшительное имя, значит, он уже осознал: что-то затевается. Проклятие. Брат знал, что обращение «Нелл» заставляет ее ощущать себя ребенком.

— Это — декларация, — ответила она, сделав несколько шагов вперед, чтобы вручить лист бумаги старшему брату.

— Декларация чего? — спросил Закери, когда девушка направилась к своему месту за столом.

Элинор собиралась вызывающе стоять рядом с Себастьяном, пока он будет читать ее послание, но теперь более мудрым казалось отодвинуться от брата на небольшое расстояние.

— Независимости. Моей независимости. Это я сообщаю на тот случай, если таковым будет твой следующий вопрос.

Она спустилась к столу, готовая к битве, которая будет вестись с использованием разума и воли, так что им придется смириться с этим. Пип, сидевшая рядом с ней, наклонилась ближе.

— Тетя Нелл, у Колоний[2] были неприятности, когда они решили получить это.

— Да, я знаю, — прошептала девушка в ответ. — Вероятно, у меня будут похожие трудности.

— О, Боже, — прошептала Пип, так сильно качнув головой, что ее темные, кудрявые волосы подпрыгнули.

Себастьян не разворачивал послание. Он даже не взглянул на него еще раз. Вместо этого герцог пристально смотрел на Элинор, пока та упрямо не отводила от него глаз. Все происходящее было серьезным делом, и чем скорее он это поймет, тем лучше.

— Стэнтон, — тихо произнес герцог, — пожалуйста, сопроводите леди Пенелопу наверх к миссис Бевинс, а затем уведомите повара, что обед ненадолго откладывается.

Герцог Мельбурн понял.

— Сию минуту, ваша светлость.

— Я не хочу уходить, — запротестовала Пип, когда дворецкий обошел вокруг стола, чтобы выдвинуть ее стул. — Я хочу помочь тете Нелл.

— Нет, ты не будешь этого делать, — ответил ее отец. — Наверх. Я прикажу отнести твой обед в детскую.

Дворецкий и его подопечная вышли, а после единственного взгляда Мельбурна, оба лакея, находившихся в столовой, тоже исчезли. Было бы справедливее, если бы Себастьян заставил уйти также Закери и Шея, но они, конечно же, не могли пропустить возможность сплотиться против нее. Элинор сложила руки на коленях и ждала, пытаясь игнорировать противную дрожь внутри живота. Она все продумала. Она сможет это сделать.

Как только дверь закрылась, Себастьян обратил свое внимание на свернутый листок бумаги, который держал в руке. Он развернул его, прочитал пару строк и снова поднял взгляд на сестру.

— Это — смешно.

— Это — совершенно серьезно, уверяю тебя. И я настроена решительно.

Шей потянулся за листом.

— Что это все…

Герцог увернулся от руки своего брата.

— В интересах экономии времени, позвольте мне прочитать. «Я, Элинор Элизабет Гриффин», — продекламировал он, — «будучи в здравом уме и теле, настоящим объявляю следующее. Я…»

— Звучит, как чертово завещание, — пробормотал Закери, бросив взгляд в сторону Элинор. — Надеюсь, что оно не окажется пророческим.

— Не прерывай меня, — упрекнул его Мельбурн. Его невыразительный голос был единственным признаком того, что герцог вовсе не так спокоен. — «Я достигла совершеннолетия и могу принимать решения. Я способна самостоятельно принимать решения. Я осведомлена о последствиях неправильных решений. Я способна взять на себя ответственность за все и каждое в отдельности решения, неправильные или иные».

— «В дополнение к этому вопросу», — продолжил Себастьян, — «я тем самым прошу — нет, настаиваю — чтобы мне позволили принимать свои собственные решения без ограничений, вплоть до выбора спутника жизни. Никакая дальнейшая тирания или запугивание не будут позволяться, в противном случае я буду вынуждена публично обратить внимание на то, как со мной обращаются в этом доме».

Элинор показалось, что голос Себастьяна слегка дрогнул, когда он читал эту часть, но ее собственные нервы были немного расшатаны, так что она не могла быть в этом уверена.

«Исходя из выше сказанного, я тем самым освобождаю своих братьев — Себастьяна, герцога Мельбурна; лорда Шарлеманя Гриффина и лорда Закери Гриффина — от любых обязанностей, связанных с моей жизнью сразу после этого заявления, а в случае любых неблагоприятных обстоятельств, я разъясню каждому, кому это необходимо, что все остальные члены семьи Гриффин не могут быть виновны в моих поступках ни в какой форме, способе или виде». Ниже следует подпись и дата: 23 мая 1811 года.

Долгое время все молчали. Если судить по тону, с каким произносились слова, то от начала и до конца было неясно, читал Мельбурн список вещей, предназначенных для стирки, или объявление о войне с Францией. Реакцию других братьев расшифровать было гораздо проще, хотя она почти хотела, чтобы ей это не удалось. Закери, самый близкий к ней по возрасту и темпераменту, выглядел ошеломленным, в то время как челюсти Шея были крепко стиснуты от очевидного гнева. Отлично, она бросила им перчатку. Единственный вопрос был в том, кто первый поднимет ее.

Наконец темно-серые глаза Себастьяна оторвались от послания и снова встретились с ее глазами.

— «Тирания»? — медленно повторил он, произнося это слово так, что это заставило сестру вздрогнуть.