Карен Рэнни - Его единственная любовь Страница 5

Камберленд сам выбрал Алека среди своих кадровых офицеров еще во Фландрии и попросил сопровождать его в Шотландию для подавления мятежа. Он ценил его за его способность выходить сухим из воды и без единой царапины из битвы, а также за исполнительность и немногословие. Алек был назначен комендантом форта Уильям.

Он хотел было воспротивиться и привести основательные доводы для отказа от почетного поста, но было бы неразумно посвящать герцога Камберленда в вопросы своего происхождения и объяснять свое нежелание принять пост. Первое грозило ему виселицей, а второе могло вызвать недовольство герцога.

Горизонт затянуло туманной дымкой, окрасившей горы в синий цвет. Западный край лощины густо порос лесом, но на востоке она оставалась голой, будто и деревья, и траву ровно «подстригли» овцы. Внизу, в уединенном и скрытом от взглядов углу лощины, располагалась деревенька, которую Алек знал не хуже Гилмура. Скотты называли ее на своем языке «клахан». Он бывал гостем во многих домах, а уж в доме Фергуса и Джеймса был своим, словно третий сын.

Камни домов позеленели от покрывшего их мха. Дома были похожи, как братья-близнецы, – длинные прямоугольные строения с дверью посередине фасада, как бы рассекавшей каждый дом надвое. По обеим сторонам от двери располагались окна. Солома на кровлях домов свалялась за долгие годы, и теперь крыши походили на хрустящую коричневую корку на свежеиспеченном каравае хлеба.

Было ему памятно и еще одно место, но не хотелось ни видеть его, ни приближаться к нему.

Он снова вскочил в седло, и кавалькада направилась к развалинам Гилмура. Он постарался изгнать из памяти все мысли о прошлом, чтобы легче было собраться с силами и сосредоточиться на выполнении своего воинского долга.

Небо темнело на глазах по мере того, как усиливался ветер, и под его порывами тучи листьев и пучки травы взвивались и проносились мимо открытой двери ее дома. Лейтис выглянула наружу. Внезапно луч света пронзил угрожающе-мрачное облако, позолотив его края, как бы оповещая ее, что грядущая буря несет в себе Господню волю. В воздухе веяло печалью, будто сама земля была готова пролить слезы.

Лейтис закрыла глаза, прислушиваясь к голосам. Конечно, звуки рождались в ее мозгу, дразнили ее, напоминая ей беседу братьев. Ветер, приносивший с собой запах дождя, походил на приглушенный смех ее родителей. Он легко приподнял прядь волос у нее над ухом, и его дуновение было нежным, как поцелуй, как прикосновение Маркуса, когда он склонялся над ней и шептал ласковые слова.

Среди звуков, оповещающих о приближении бури, ей показалось, что она различает звуки труб. Эти звуки пронзали ее сердце, напоминая о счастливых временах. Она представляла, как ее младший брат Фергус машет рукой с ближайшего холма, а рядом с ним улыбается ее старший брат – Джеймс, радуясь возвращению домой. Маркус, за которого она собиралась замуж нынешней весной, стоял рядом с ними и с ее отцом. Он пошутил, и все четверо мужчин рассмеялись, запрокинув головы, но раскаты их смеха затерялись среди громкого завывания труб.

Духи. Все они теперь были не более чем духи, вызванные напоенным грозой летним днем, и на глаза ей снова навернулись слезы.

Ткацкий стан отчасти приносил ей утешение. Она научилась ткачеству, когда едва могла вскарабкаться на резную деревянную скамью. Все воспоминания жизни были связаны с движениями пальцев и прикосновением к ним пряжи. Она ткала, когда пришла весть о высадке принца у Лохнам-Уам. Она заканчивала ткать плед для отца, когда он повел своих сыновей в бой, чтобы возвести на трон законного короля. И была занята той же работой, когда принесли известие о потерях в битве у Куллодена.

Ее дом никогда не казался ей таким огромным, как в последний год. Каменные стены были побелены изнутри, земляной пол, утоптанный до твердости многими поколениями ее предков, стал гладким, как камень. Мебель была простой, но прочной, рассчитанной на многолетнюю службу. Большой дубовый стол с шестью стульями, высокая конторка, где мать хранила свои сокровища, кувшин из тонкого фарфора с узором из пурпурных цветов. В углу, за двумя перегородками, сооруженными ее отцом, находилась родительская кровать, а чуть подальше – ее собственная. Братья спали наверху, на антресолях, куда забирались по стоящей в углу приставной лестнице.

Теперь в этом доме она жила одна. Ее отец, Фергус, Джеймс, Маркус – никого из них больше нет в живых. Мать ее умерла спустя несколько недель после известия о гибели сыновей и мужа, испытывая подлинное облегчение при мысли о смерти.

Однако трубные звуки все приближались, время от времени прерываемые только ударами грома. В груди и мозгу Лейтис все росла и ширилась мелодия погребальной песни Макреев, она пронизывала ее до мозга костей. Она заморгала, вдруг осознав, что музыка слишком громкая, чтобы быть плодом ее воображения. И слишком опасная. Неужели это опять Хемиш?

Она резко поднялась с места, оттолкнув скамейку от ткацкого стана. Подойдя к открытой двери своего дома, Лейтис на мгновение остановилась, держась рукой за притолоку. Этот звук не порождение ее воображения и не сон. Это значит, что ее дядя осмелился выйти навстречу англичанам и бросить им вызов.

Может быть, солдаты не слышат этого призыва и народу Гилмура не придется отвечать за вызов, брошенный Хемишем. Но в мыслях Лейтис бранила себя за собственную глупость. Музыка труб была хорошо слышна, гулко разносилась по лощине и холмам.

Лейтис потянулась за шалью, висевшей на гвоздике возле двери, и, накинув ее на голову, быстро вышла из дома. Сократив себе путь, пробежала через чахлый садик Малькольма и добралась до расщелины между двумя пологими холмиками. Проторенная тропа вела к холмам, и она отлично знала дорогу.

Ветер облепил ее платье вокруг ног, прижал его плотно к телу, сдувал волосы со лба назад. Казалось, нежный любовник-ветер ласкал ее лодыжки, запястья и шею, целовал ее, и его поцелуи пахли влагой и солнцем.

Блеск молнии отрезвил ее, напомнив о том, что неразумно подниматься на холм во время грозы. И все же она боялась не столько сил природы, сколько людей. Этот урок она усвоила еще год назад.

Она взбиралась на пологий округлый холм, и цветы поднимали свои головки ей навстречу. На ветру, как бы приветствуя ее, покачивали своими розовыми бутонами первоцветы с желтой сердцевиной, гордый чертополох вздымал вверх пики и крупные, еще не распустившиеся головки, желтые и пурпурные. Бледно-голубые колокольчики на изящных тонких стеблях, любимые цветы Лейтис, кивали головками. Хрупким цветам было трудно выжить и еще труднее цвести.

С одной стороны лощину защищали густые леса. Холм венчали толстоствольные сосны, что придавало пейзажу величие. Отсюда открывался прекрасный вид на долину. Здесь она искала своего дядю, зная, что это его любимое место. Она все поднималась вверх по тропе, уклоняясь от низко нависавших веток и продираясь сквозь подлесок.