Бренда Джойс - Великолепие Страница 5

— Желаю тебе приятно провести вечер, Ники. — Мари-Элен улыбнулась, тряхнула черноволосой головкой и откинула пальчиками упавший на лицо локон театральным жестом, приводившим в восторг мужчин. — И не забудь оставить за мной один танец, — добавила она.

Отвернувшись от него, Мари-Элен подошла к Федоровскому, и они смешались с толпой гостей.

Снаружи донесся залп из пятидесяти ружей. Прозвучали фанфары. Прибыл принц-регент.

— Рада, что ты пришел, — сказала она.

— Я тоже.

Князь почти не слушал ее. Он даже не взглянул на нее, пока одевался. Леди Кэррэдин лежала на кровати в сбившемся и мятом розовом бальном платье. Жемчужное колье соскользнуло чуть набок. Застегивая брюки, князь услышал, как она поднялась и оправила свой туалет. Его мысли уже были заняты другим.

Сейчас он не желал, чтобы Мари-Элен привлекала всеобщее внимание, порхая по Лондону так, будто город принадлежал ей. Она привыкла быть в центре внимания, хотя много раз обещала мужу вести себя более осмотрительно. Хотя каждый из них уже много лет жил своей жизнью, в Лондоне, возможно, было бы целесообразнее делать вид, будто их связывают традиционные супружеские отношения. Ведь когда светловолосый русский князь и прекрасная немецкая принцесса появлялись вместе, это располагало к ним общественное мнение. Люди полагали, что такие браки заключаются на небесах самим Господом Богом если только не с легкой руки царя, наместника Бога на земле. Если бы удалось хоть немного растопить сердца британцев, до сих пор относившихся к князю весьма прохладно, это, несомненно, способствовало бы успеху его миссии. По сей день высшая знать Англии проявляла к князю настороженное любопытство, а благожелательность даже нескольких высокопоставленных особ наверняка помогла бы ему растопить ледяную холодность и упрямство лорда Каслеро.

Северьянов догадывался, что кто-то в правительстве всеми силами старается сорвать переговоры. Так подсказывала ему интуиция. Правда, еще предстояло выяснить, кто именно стоит за этим — мужчина или женщина.

Его жена беременна, и этого уже не скроешь. А эти британцы, черт бы их побрал, свято блюдут традиции. Так что Мари-Элен скорее поставит под угрозу успех его миссии, чем поможет выполнить ее. Он сердито передернул плечами, надевая мундир с золотыми эполетами.

— Николас? Что-то не так? — спросила леди Кэррэдин, спуская ножки с кровати.

— Мне пора. Уже поздно. — Это была чистая правда. Такие любовные свидания требовали особых мер предосторожности.

— Неужели ты уйдешь сейчас?

— Увы, я должен уйти и уйду. — Князь потянулся за шпагой.

— Весь вечер твои мысли были не со мной. — Леди Кэррэдин говорила спокойно, но в глазах была обида.

— Прости, я думаю об очень серьезных делах.

— Когда… — Она замешкалась. — Теперь, когда приехала твоя жена, увижу ли я тебя снова?

Князь не выносил сцен и не видел необходимости снова встречаться с леди Кэррэдин.

— Едва ли.

Она надула губки. Потом подошла к нему и обняла.

— Позволь мне приласкать тебя в последний раз.

— Не нужно. — Князь отвел ее руки.

— Тогда обещай, что мы еще увидимся. — Ее карие глаза вглядывались в него. — А может, я тебе чем-то не угодила?

— Конечно, нет, Марсия. Мне очень жаль, что разочаровал тебя. Но ведь мы не давали друг другу никаких обещаний?

Присев на краешек кровати, она смотрела, как князь идет к двери.

— Значит, то, что о тебе говорят все, правда… Что ты жесток с женщинами, эгоистичен и не способен любить? Князь остановился.

— Если бы ты спросила, романтик ли я, я ответил бы «нет». Я реалист, Марсия.

— Ты когда-нибудь любил женщину, Николас? Или хотя бы пытался любить?

Что за абсурдный вопрос!

— Какое отношение имеет любовь к нескольким ночам, которые мы провели вместе? Разве я когда-нибудь говорил о любви? Мы взрослые люди и отвечаем за свои поступки. Нам было хорошо вместе — вот и все.

— Нет. — Марсия разгладила скомканную перчатку. — Ты не давал мне обещаний, но ты умеешь

Добиваться своего, Николас, и бываешь неотразим, если захочешь. Я понимала, что могу влюбиться в тебя, и знала также, что ты причинишь мне боль. — Она страдальчески поморщилась. — Но я полюбила тебя.

Он едва сдержал раздражение.

— Мне очень жаль.

— Жаль… — эхом повторила она. — Это из-за нее? Из-за твоей жены? Ты любишь ее? Конечно, она очень красива… А что за мужчина был с ней?

Князь не собирался говорить ей о том, что не любит и никогда не любил жену, а мужчина, сопровождавший Мари-Элен, скорее всего ее последний любовник…

— Ты вторгаешься в область личных отношений, Марсия, — холодно бросил он.

— Ты сейчас идешь к ней? Князь поклонился.

— Не провожай меня. Она бросилась к нему.

— Прости меня.

Он пожал плечами, выскользнул в коридор, освещенный канделябрами, и спустился по лестнице, сопровождаемый неодобрительными взглядами предков Кэррэдинов, глядевших на него с портретов. Князь и сам был недоволен собой. Вечер оставил неприятный осадок, хотя он затруднялся объяснить причину этого. Ему было не по себе, а ведь князь был не из тех, кто придает значение предчувствиям.

Черная с золотом карета князя, украшенная фамильным гербом Северьяновых, ждала его в квартале отсюда, поскольку он предпочел бы скрыть от посторонних, что побывал в особняке лорда Кэррэдина. Не успел князь сделать несколько шагов, как к нему бросился его проворный и щеголеватый слуга.

— Ваше сиятельство, слава Богу, что это вы. Я жду вас уже полчаса, но не решался послать за вами.

Николас понял: произошло что-то из ряда вон выходящее. Возможно, он опоздал, и Наполеон уже занял Санкт-Петербург или Москву?

— Что случилось? — спросил князь, ускоряя шаг.

Вместе со слугой он поспешил к карете, запряженной шестеркой лошадей.

— Это касается княгини, — говорил следовавший за ним по пятам слуга. — У нее начались роды. Два часа назад. Николас замер от неожиданности.

— Но до срока еще около четырех месяцев.

— Да, но ребенок умер, и, по словам доктора, ваша жена Тоже может умереть этой ночью. Николас не двигался.

— Ваше сиятельство, позвольте я налью вам выпить. В карете есть водка. — Жак тронул руку князя, словно опасаясь, что тот может упасть.

Северьянов пристально взглянул на него. Жак, должно быть, обо всем догадывается.

— Жаль, что ребенок умер, но это не мой ребенок. — В этом князь не сомневался, поскольку за пять лет ни разу не спал с Мари-Элен.

Жак кивнул.

— Да, милорд. Я так и думал.

Но Николас уже не слышал его. Мысли князя лихорадочно работали. Мари-Элен может умереть, а она, несмотря на все свои недостатки, мать Кати.

— О Господи! — встрепенулся он вдруг. — Едем скорее!