Сидони-Габриель Колетт - Ангел мой Страница 5

Леа взглянула поверх газеты на госпожу Пелу: она тоже спит? Леа любила, пока мать и сын спали, пободрствовать часок одной, наслаждаясь душевным одиночеством, в тепле, в тени, защищённая от солнечных лучей.

Но госпожа Пелу не спала. Она восседала подобно Будде на подушках своего кресла, глядя прямо перед собой и самозабвенно, как младенец – молоко, потягивала коньяк.

«Почему же она не спит? – удивлялась Леа. – Сегодня воскресенье. Она прекрасно позавтракала. Теперь ждёт своих пройдох-подружек к пяти часам. Она должна спать. Раз она не спит, значит, что-то замышляет».

Они были знакомы двадцать пять лет. Между ними существовала дружба-вражда женщин свободного поведения, которых мужчины то осыпают деньгами, то оставляют без единого су Дружба-соперничество завистниц, подстерегающих друг у друга первую морщинку, первый седой волос. Дружба-товарищество женщин, не витающих в облаках и одинаково хорошо, несмотря на скупость одной и склонность к расточительству другой, знающих, как обращаться с деньгами… Такая дружба – не пустое слово. Позднее между ними установилась ещё более тесная связь – благодаря Ангелу.

Леа помнила Ангела ребёнком, прелестным мальчиком с длинными кудрями. Тогда ещё никто не звал его Ангелом, он был просто Фредом.

Ангел, которого мать то совершенно забывала, то осыпала ласками, провёл детство среди бесцветных горничных и рослых язвительных лакеев. Хотя своим рождением он, как ни странно, принёс матери богатство, возле него никогда не было ни одной мисс или фрейлейн, и он счастливо избегнул этих кровопийц.

«Шарлотта Пелу, женщина другой эпохи, – говорил не без цинизма барон де Бертельми, иссохший старик, одной ногой в могиле и всё же непобедимый. – Шарлотта Пелу, я приветствую в вашем лице единственную женщину лёгкого поведения, которая решилась вырастить своего сына как истинного сына проститутки. Женщина другой эпохи, вы ничего не читаете, вы никогда не путешествуете, и даже единственного близкого вам человека, своего сына, перепоручаете слугам. Как это возвышенно! Это совсем в стиле Абу! И даже в стиле Постава Дроза! Подумать только, ведь вы об этом даже не подозреваете!»

Ангел, таким образом, познал все радости беспутного детства. Ещё не научившись как следует говорить, он уже был посвящён во все кухонные сплетни. Он принимал участие в тайных ужинах на кухне. Случалось, мать купала его в ирисовом молоке у себя в ванной, а другой раз наскоро обтирала уголком полотенца. У него бывало несварение желудка, когда он объедался конфетами, и бывали голодные спазмы, когда его забывали покормить обедом. Шарлотта Пелу демонстрировала его на Праздниках цветов, где он умирал от скуки, кое-как одетый и весь в соплях, но утопающий во влажных розах, зато в двенадцать лет он однажды развлекался по-королевски в подпольном притоне, где одна американская дама пригоршнями швыряла ему луидоры для игры, называя при этом «маленький шедевр». Приблизительно в это же время госпожа Пелу одарила его аббатом-наставником, с которым распрощалась через полгода, «потому что, – призналась она, – пока эта чёрная сутана попадалась мне на каждом шагу, мне всё время казалось, что я приютила бедную родственницу – а что может быть тоскливее бедной родственницы, живущей в твоём доме».

В четырнадцать лет Ангел хлебнул коллежа. Коллеж ему не понравился. Ангел, не терпевший никакой неволи, дал дёру. Госпожа Пелу нашла в себе силы вновь заточить его и в ответ на плач и проклятия сына, заткнув уши, с криком: «Я не хочу это видеть! Я не хочу это видеть!» – попросту сбежала. Это был воистину крик души, потому что она даже покинула Париж в сопровождении не слишком щепетильного молодого человека и вернулась только через два года, одна. Это было её последнее любовное приключение.

Она нашла Ангела чересчур повзрослевшим, тощим, как щепка, с кругами под глазами и сквернословящим на каждом шагу. Она принялась бить себя в грудь и забрала Ангела из коллежа. Он тут же перестал чем-либо заниматься, потребовал лошадей, машин, драгоценностей, приличного месячного содержания и в тот момент, когда мать снова стала бить себя в грудь и закатывать истерики, остановил её следующими словами:

– Госпожа Пелу! Не волнуйтесь. Глубокоуважаемая матушка, одних моих усилий недостаточно, чтобы пустить вас по миру, этого не случится: вы умрёте в тепле под вашим американским пледом. Видишь ли, у меня нет никакого желания садиться за решётку. Твои деньги – мои деньги. Дай мне свободу. С друзьями я ограничусь обедами и шампанским. Что же касается прекрасных дам, то я, как ваш истинный сын, вряд ли расщедрюсь на что-либо большее, чем изящная безделушка, да и то ещё хорошенько подумаю.

На том он повернулся к ней спиной, а она, посчитав себя счастливейшей из матерей, залилась слезами умиления. Когда Ангел начал вдруг покупать автомобили, она было снова впала в панику, на что он посоветовал ей аккуратней следить за расходом бензина и продал лошадей. Обычно он сам проверял расчётные книжки обоих шофёров; считал он быстро, никогда не ошибался, и цифры, которыми он поспешно исписывал листы бумаги, были на удивление стройными, чёткими и выпуклыми, что никак не соответствовало его крупному и неторопливому почерку.

Ему исполнилось семнадцать, и он стал походить на дотошного престарелого рантье. Он был всё такой же красивый, но только очень худой, у него появилась одышка. Не раз госпожа Пелу встречала его на лестнице, ведущей в погреб, откуда он возвращался, пересчитав бутылки, которые хранились там в ящиках.

– Ты не поверишь, Леа! – говорила госпожа Пелу. – Всё так хорошо!

– Слишком хорошо, – отзывалась Леа. – И это плохо кончится. Покажи-ка мне язык, Ангел.

Он высовывал язык с непочтительной гримасой на лице и другими ужимками, которые ничуть не шокировали Леа, она была слишком близким другом семьи, что-то вроде доброй крёстной, которую Ангел называл на «ты».

– Говорят, этой ночью тебя видели в баре со старухой Лили и будто бы ты сидел у неё на коленях – это правда? – спросила как-то Леа.

– На коленях? – рассмеялся Ангел. – Да у неё давно нет никаких коленей! Они потонули в её теле.

– А правда, – продолжала Леа ещё более строгим тоном, – что она угощала тебя джином с перцем? Ты знаешь, что от таких напитков плохо пахнет изо рта?

Уязвлённый Ангел наконец всё же огрызнулся:

– Не понимаю, к чему этот допрос: ты же сама всё видела, ведь ты просидела всю ночь в задней комнате с Патроном-боксёром.

– Совершенно верно, – невозмутимо отвечала Леа. – И он, слава Богу, ничуть не похож на эдакого маленького потаскунчика. Кстати, запомни: в мужчинах привлекательны не только смазливая мордашка да масленые чёрные глазки.