Джил Лэндис - Мечтательница Страница 5

Корд набросился на доктора, схватив его за широкие лацканы визитки, и почти оторвал от каменного пола.

– Кто в этом виноват?

– Вы, мсье. Александр ответил на брошенный вам вызов.

Корду показалось, что его пронзили острейшей рапирой. Он отпустил доктора и, сделав шаг назад, прижался к стене. Обхватив себя руками, словно ему внезапно нанесли удар в живот, он пробормотал:

– Я не понимаю…

– Вчера вечером вас вызвали на дуэль, мсье, но, поговаривают, вы были настолько пьяны, что не могли даже передвигаться. Александр проследил, чтобы вас отправили домой. Зная, что вы будете не в состоянии встретиться с кем-либо на рассвете, он появился вместо вас. Меня попросили быть секундантом, как и двух джентльменов, которые только что покинули этот дом. Это был честный бой. К несчастью, ваш кузен проиграл.

Когда этот полный драматизма рассказ подходил к концу, в кухню в сопровождении раба, уходившего позвать хозяина, вошел Генри Моро, опираясь на трость с серебряным набалдашником, с которой он не расставался с тех пор, как пострадал в результате падения с лошади несколько лет назад. Его крахмальная белая рубашка под атласным ночным халатом сияла чистотой, серебристые волосы были тщательно расчесаны. Старик держался, как всегда, прямо и властно.

Он только на мгновение взглянул на тело Алекса и больше уже ни разу не посмотрел на него. Когда старик обратился к доктору, голос его даже не дрогнул, он говорил с холодной четкостью, как всегда обращался к тем, кто ниже его по положению.

– Если я верно расслышал, что вы говорили, когда я вошел, мой внук мертв. И умер он за Кордеро?

Доктор кивнул:

– Верно, Александр принял вызов, брошенный Кордеро.

– Что именно было сказано?

Доктор откашлялся:

– Что ваш младший внук – пьяница. Мне сказали, Кордеро только посмеялся над этим, говоря, что и сам это знает, но, если кто-то настаивает, он готов встретиться с этим человеком на рассвете. После этого Кордеро напился еще больше – так, что не мог даже передвигать ноги. Александр отправил его домой, а сам занял его место в дубовой роще.

Взгляд Генри наполнился ледяным холодом, горечью и яростью, которые Корд смог разглядеть сквозь слезы, застилающие глаза и мешающие смотреть.

– Оставьте нас, – сказал Генри и повернулся спиной к бездыханному телу Алекса, всхлипывающим рабам и личным слугам Корда, ко всему, на что, казалось, легла пелена смерти.

– Пойдем со мной, Кордеро, – потребовал старик, выходя из комнаты.

Не слыша слов деда, Корд оттолкнулся от влажной каменной стены и, спотыкаясь, подошел к телу Алекса. Опустившись около стола на колени, он не отрываясь смотрел на двоюродного брата. Только четыре года назад, когда Алекс переехал сюда, этот мавзолей постепенно превратился в подобие дома. Алекс принял Кордеро таким, какой он есть, смеялся над его распутной жизнью и уверял, что, встретив подходящую женщину, Корд обязательно остепенится. Алекс никогда его не осуждал, как это делали многие другие.

Теперь Алекс никогда больше не засмеется, не улыбнется широкой улыбкой, которая у него была готова для всех. Никогда не подарит он Корду свое понимание и любовь.

«Мне всегда хотелось иметь родного брата, – сказал ему Алекс в день своего приезда на плантацию. – Будем же настоящими братьями».

К тому времени Корд уже смирился с отсутствием любви со стороны деда, сердце его озлобилось против всех на свете. Он был настолько потерян и одинок, что с трудом смог принять протянутую ему Алексом руку, но все-таки протянул свою, и они стали друзьями и братьями. Только Алекс любил его, несмотря на все недостатки.

Стоя на коленях возле тела кузена, Корд чувствовал, что теперь он более одинок, чем до приезда Алекса в Новый Орлеан. Не в силах отвести взгляда от руки своего кузена, он замер, скованный еще большим ужасом от невозможности дотронуться до этой руки, чем в первый день знакомства, когда Алекс предложил ему дружбу и братство. Но он не мог позволить Алексу уйти, пока не сказал ему, что будет по-прежнему верен этим узам. Переполненный отчаянием, Корд все-таки дотронулся до руки кузена. Она была совершенно холодной – Алекс уже ушел. Корд сжимал его побелевшие пальцы и ощущал опустошающую безвозвратность потери. И все это произошло по его собственной вине!

«Это я должен был умереть. Это я должен лежать здесь».

Он прижал ладонь Алекса к глазам, почти не чувствуя слабых попыток Фостера помочь ему подняться.

– Вставайте, Кордеро. Дед ждет вас в библиотеке. Вы ведь не хотите, чтобы он увидел вас в таком состоянии.

Онемевший от потрясения, Корд медленно прошел по первому этажу и поднялся по лестнице в библиотеку. Он остановился перед рабочим столом, который дед превратил в настоящую крепость, отделяющую его от тех, кого он вызывал в свое логовище. Старик сидел за столом, трость стояла рядом. В кабинете веяло холодным высокомерием, Генри ничем не выдавал, что только что погиб его любимый внук.

– Твое поведение, мягко говоря, дорого мне обошлось, Кордеро. Так же, как когда-то твой отец, ты опозорил наше имя.

Генри ни разу не взглянул на Корда, перекладывая с места на место бумаги, лежащие на столе. Руки его ни разу не дрогнули, из его груди не вырвалось ни единого вздоха печали, зато нетрудно было заметить – старик в ярости.

– Как ты знаешь, Алекс должен был через две недели жениться. Теперь ты должен будешь завершить эту сделку…

– Невозможно. Я уезжаю из Нового Орлеана навсегда.

После смерти Алекса не имело смысла оставаться здесь, где все ему ненавистно. Он уедет, отправится на корабле в Вест-Индию и в память об Алексе постараться сделать что-нибудь толковое на земле, которую унаследовал от матери.

– У тебя нет ни гроша. Куда ты денешься?

– Уеду домой, на Сан-Стефен. С первым же пароходом.

Сказав это, он почувствовал необыкновенное облегчение, словно на него уже подули крепкие и свежие пассаты Вест-Индии. Настало время изменить свою жизнь.

– Итак, ты намерен улизнуть – трус есть трус – и жить-поживать на этой захудалой плантации, которую оставила тебе мать?

– Именно.

– Я заключил контракт с Томасом О’Харли. Его дочь должна выйти замуж за моего наследника через две недели. В отличие от тебя, Кордеро, я – человек чести. И я сделаю все, чтобы сдержать слово.

– Вот сами на ней и женитесь. Мне не нужны ваши деньги. И никогда не были нужны. Я приехал сюда не по собственной воле, вы не забыли? Мне следовало уехать четыре года назад.

– Но именно тогда появился Алекс.

– Да, приехал Алекс. Я предполагал, что он будет относиться ко мне с тем же пренебрежением, какое всегда демонстрировали мне вы, дедушка, но я ошибся. Алекс стал моим другом. Он сделал мою жизнь здесь более терпимой.

Генри Моро наконец поднял глаза на внука. Если Корд предполагал, что деда тронули его слова, он ошибся. Ему не следовало забывать старик всегда использовал полученную информацию для того, чтобы ударить побольнее.

– Ты говоришь, что любил Александра? Если это действительно так, ты должен поступить благородно и жениться на этой девушке вместо него. Алекс никогда ни слова не сказал против этого брака, хотя и клялся в вечной любви к своей малышке-мулатке, матери его детей.

– Ее зовут Джульетт.

– Мне безразлично, как ее зовут. Ее имя ничего для меня не значит. Но мне следовало догадаться, что ты поведешь себя как законченный эгоист, слишком трусливый, чтобы совершить благородный поступок!

– Думайте, как вам больше нравится.

– Тебе понадобятся деньги, чтобы восстановить плантацию на Сан-Стефене.

Корд пожал плечами:

– Кто знает? Может, я буду просто сидеть в тени деревьев и попивать ром с аборигенами.

– Не сомневаюсь. Но, правду сказать, мне совершенно безразлично, что ты будешь делать после того, как женишься на дочери О’Харли. Если я о чем-то и беспокоюсь, так это о собственном добром имени и о добром имени Алекса. – Голос его внезапно дрогнул – единственный раз старик не сумел скрыть, насколько глубоко ранила его эта потеря. Правда, уже в следующее мгновение он холодно добавил: – Я не позволю, чтобы кто-то запятнал нашу честь.

Стоя перед дедом с закрытыми глазами, Корд вспомнил, как умел смеяться Алекс, наполняя весельем любое помещение, зажигая радостью сердца всех присутствующих. Честь? За всю свою жизнь Корд не совершил ни одного поступка во имя чести. Даже своей, не говоря уже о чести этого человека, сделавшего его несчастным с восьмилетнего возраста. Но мог ли он вообще поступить благородно, даже ради Алекса?

– Итак?

Генри ждал, глядя на Корда непроницаемым, словно темная ночь, взглядом. Старик, в совершенстве умеющий скрывать свои чувства, не давал воли эмоциям, глубоко пряча свое горе.

Корд глубоко вздохнул:

– Ради Алекса. Я женюсь на этой девушке, потому что Алекс поступил бы так же. А потом я отправлюсь на Сан-Стефен – с ней или без нее. Выбор останется за ней.