Сьюзен Виггз - Голос сердца Страница 50

Наверное, на свете есть кое–что и похуже, чем вернуться в школу после того, как твои родители свалились на машине с обрыва, однако сейчас Камерон не мог придумать ничего равноценного. Хуже некуда. Когда его дядя остановил машину перед Комфорт–Хай–Скул, мальчик почувствовал себя так, будто проваливается в черную дыру — так же, как в то утро, когда Шон приехал домой с ужасной новостью.

Не обращая внимания на лепет младшей сестренки, Камерон захлопнул дверцу машины и посмотрел на фасад школы. К ней отовсюду стекались ученики. Члены дискуссионного клуба растягивали плакат с каким–то воззванием между двумя большими сикоморами. Мистер Азертон, заместитель директора, следил за тем, как ученики, наказанные за разные провинности, собирали мусор.

Камерон отвернулся и постарался плечом прикрыть лицо, надеясь, что тот не узнает его. Услышать традиционное приветствие Азертона «вперед–вперед–труба–зовет» казалось ему невыносимым. Оставалось надеяться, что в школе с ним будут обращаться так, будто ничего не произошло.

Этот переменчивый апрельский день позволял надеяться, что погода испортится и занятия отменят. Раньше Камерон обрадовался бы этому, сейчас же ему было все равно. Ему не хотелось ни возвращаться домой, ни идти в школу. Ему не хотелось никуда.

Он перекинул рюкзак с одного плеча на другое и направился вперед по дорожке. Ветер надувал его куртку, трепал волосы.

— Камерон?

Он не остановился, хотя узнал этот голос.

— Камерон, я только хочу сказать: мне очень жаль, что все так случилось. — Бекки Пилчук пыталась идти с ним в ногу.

Бекки Пилчук. Что за наказание! Камерон огляделся, пытаясь понять, видит ли кто–нибудь, что он идет вместе с ней. На доске, висевшей в мужской раздевалке, они с Друзьями составили хит–парад девчонок из их класса — Бекки значилась в нем одной из последних. Это была их, мальчишеская, игра, и девчонки наверняка обиделись бы, узнай они об этом.

— Я хотела поговорить с тобой после прощальной службы, но не нашла тебя, — сказала Бекки.

— Значит, я не хотел, чтобы меня нашли. — Тогда Камерона одолевало желание что–нибудь сломать или разбить. Впрочем, он так и поступил. Из церкви Камерон вышел на стоянку. Гробы родителей переставляли на катафалки, и смотреть на это было невыносимо. Гроб отца несли Тревис, Шон и еще несколько игроков в гольф, гроб матери — мужья ее подруг из Комитета альтернативных Олимпийских игр, садоводческого клуба и прочих дурацких организаций, в которых она состояла. Слишком дико было думать о том, что они лежат там, запертые в этих блестящих ящиках, поэтому Камерон потихоньку улизнул оттуда. Он бежал до тех пор, пока его дыхание не сменилось тяжелыми всхлипываниями, а потом вернулся к церкви — подошел с задней стороны и уставился на окно в форме арки с разноцветными стеклами. Такие окна были изображены в учебнике по всемирной истории, в разделе готической архитектуры. В его верхней части голубь парил над пламенем — Святой Дух.

Камерон подобрал с земли гладкий круглый камень, замахнулся и изо всех сил метнул его вверх. Когда камень разбил окно, послышался звон, и это принесло странное удовлетворение. Камерона не беспокоило, что этот звон привлечет внимание людей: из динамиков доносилась траурная музыка, все уже выходили из церкви и направлялись на это дурацкое кладбище, чтобы закопать его родителей в землю. Не спеша он присоединился к остальным в длинном лимузине, где висел освежитель воздуха с запахом перезрелых бананов.

Камерон старался не смотреть на Бекки, но это не удавалось ему. Она производила на него завораживающее впечатление с тех самых пор, как переехала сюда прошлой осенью. У нее было все, что положено отличнице: ум, очки, полное пренебрежение к одежде, — и все–таки она вызывала у него такую странную реакцию. Сердце у Камерона застучало, он нервничал. Когда Бекки упомянула о его родителях, у него в груди и в глазах закололо, как будто он собирался заплакать.

— Ну ладно. — Голос Бекки слегка дрогнул. — Если вдруг захочешь поговорить об этом, я всегда готова выслушать тебя.

На мгновение Камерона охватило желание рассказать ей об окне в церкви, а еще о том, что, когда он крушил и ломал какие–нибудь вещи, ему становилось немного легче. Он сам не знал, почему так происходит. Вроде бы это ничего не меняло. Вообще, это было довольно глупо, ведь потом кому–то приходилось чинить то, что он сломал. Ну и ладно. Расскажи он об этом Бекки, она поймет, какой он кретин.

— Вряд ли мне когда–нибудь захочется говорить об этом. Это полный отстой. Вот и все.

— Что ж, извини. Мне пора. Я еще должна занести вот этот листок до начала уроков. — Бекки улыбнулась, и на зубах у нее блеснула скобка. — Увидимся позже, ОК?

Камерон ничего не ответил, но посмотрел ей вслед: она вытащила из папки какой–то листок и направилась к дверям школы. Когда она уже подходила к зданию, порыв ветра вырвал листок у нее из рук и отнес на несколько метров.

Бекки попыталась поймать листок, но он отлетел еще немного, туда, где стояла группка парней, толкавшихся и поддразнивавших друг друга. Один из них ногой прижал листок к земле. Бекки подбежала к нему и хотела поднять листок, но потянула слишком сильно, и он порвался.

Парни захохотали, хлопая друг друга по рукам, а Бекки, покраснев, подобрала обрывки листка и пошла к дверям. Проходя мимо Камерона, девочка на секунду перехватила его взгляд — наверняка она поняла, что он все видел. Камерон почувствовал себя виноватым в том, что не пришел к ней на помощь, а потом разозлился: ему очень не нравилось чувствовать себя виноватым.

Почему–то его злость обратилась против нее. Дура! Должна же она понимать, что он не желает разговаривать о родителях, а последняя, с кем он стал бы говорить об этом, — Бекки Пилчук.

Войдя в класс, Камерон попытался незаметно проскользнуть к своему месту на последней парте. Но ему не повезло. Шеннон Крейн заметила его и закричала: «Камерон вернулся! Мы о тебе скучали!»

Он старался вести себя как обычно, когда одноклассники окружили его. Некоторые из них присутствовали на похоронах, но Камерон почти не говорил с ними. Он был слишком занят тем, чтобы не попасться на глаза репортерам с разных каналов, которые тыкали своими микрофонами ему в лицо. Сейчас, стоя среди своих друзей, Камерон ощущал себя одиноким как никогда.