Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 4. Через тернии – к звездам Страница 50

— Это ты — глупая, — нахмурилась Полина, — а я свою родословную знаю. Ты меня в одеяле нашла с буквой А вензелечком, а одеяльце принадлежало полюбовнице князя Петра, что приходится мне матерью. Она ребенка родила да сберечь не сумела, похитили у нее младенца-то.

— Младенца у Марфы действительно похитили, — покачала головой Варвара, — да только тот младенец — не ты.

— То есть как это не я?! — побелела Полина. — Ты ври, ври да не заговаривайся!

— А мне врать ни к чему! — перекрестилась Варвара. — Я по любому присягну, что одеяльце с буквой А я прежде нашла, да выбрасывать пожалела — больно красивое. А как тебя нашла, то в него и завернула, а имя — точно по букве этой дала, потому как первое, что в голову пришло.

— Врешь! — зашипела Полина и закачалась. Земля словно поплыла у нее из-под ног. — Врешь, подлая! Это ты, чтобы мне досадить! Тебя злоба съедает, что не твоя Анька, а я княжной буду — в шелках да в почете ходить.

— Аннушке твои радости не нужны, у нее своих забот хватает, — Варвара укоряюще посмотрела на Полину. — А вот тебе про все это лучше Сычиху расспросить. Она все здешние тайны знает, точно правду скажет.

— Сдвинулась твоя Сычиха! — озлобилась Полина. — От ранения умом помешалась.

— От ранения? — кивнула Варвара. — Значит, как поправится, так разум и просветлеет. Вот очнется и все по местам расставит — вспомнит, милая. Все вспомнит.

— Убиралась бы отсюда, Варя, подобру-поздорову, — страшным голосом сказала Полина.

— Видать, и впрямь не в себе ты, девка, — испуганно вымолвила Варвара. — Лицо — белое, саму трясет. Неужто так тебе барские денежки голову закружили, что себя не помнишь и честь-совесть пропали совсем?

— Уходи! — зарычала Полина, сжимая кулаки.

Варвара поспешно принялась осенять себя крестом и заторопилась к выходу, а Полина, проводив ее на прощанье уничтожающим взглядом, застонала вдруг по-звериному.

Это что же — понапрасну она понадеялась? Зря картины себе светлые нарисовала, о богатой жизни размечталась? Нет, врешь, никому не отдам ни новое имя свое, ни звание благородное! Сычиха, говоришь, все доподлинно знает? Так пусть же то, что она знает, не откроется никому! Убивать ненормальную, конечно, рука не поднимется, лучше пусть сгинет на чужбине неведомой. Пусть исчезнет с глаз — ушла, мол, блаженная, и пропала с концами. А концы те — ищи-свищи, как ветра в поле…

Глава 3

Леди Макбет Двугорского уезда

— Таня, ты куда собралась? — растерянно спросил Никита, входя в отведенную им Корфом комнату во флигеле.

— Крестную навестить, — пряча глаза, быстро сказала Татьяна, суетливо собирая свои вещи в узелок, приспособленный из большого посадского платка. Все самое необходимое, что называется, — на первое время. — Она давно меня в гости зазывала, да я все откладывала. И вот, думаю, пора мне откликнуться и наведаться к ней.

— Так зачем идти? — удивился Никита. — Я сейчас тебя мигом на санях довезу.

— Не стоит, по хорошей погодке, по легкому снежку сама доберусь, — отмахнулась Татьяна.

Словно, между делом отмахнулась, но Никита почувствовал — что-то здесь не так.

— И надолго останешься там? — настороженно спросил Никита, подходя к ней и забирая из рук ее узелок. — Когда обратно тебя везти?

— А чего торопиться? — смутилась Татьяна. — Так же вот сама и вернусь. Когда вернусь. Ты узел-то отдай, Никитушка…

— Что же я — изверг какой, и невесте на сносях вещи не поднесу? — нахмурился Никита. — Темнишь ты, Татьяна! Нехорошо это.

— Да нечего мне скрывать, — стала оправдываться она, — просто соскучилась я здесь по родным, в имении барона я мало кого знаю.

— А меня тебе недостаточно? — спросил Никита, незаметно растягивая узел на платке. Узел развязался, и вещи посыпались из него.

Татьяна ахнула и бросилась поднимать, но потянуло в пояснице, и она остановилась, переводя дыхание. Никита положил узел на пол и принялся перебирать Татьяны пожитки.

— Ты что же это, Таня? — тихо сказал он. — Говоришь — крестную навестить, а сама как будто навсегда собралась, и даже заготовочки для дитя новорожденного с собой сунула. А это, кажется, вольная? И письмо еще какое-то…

— Отдай! — Татьяна метнулась к нему, пытаясь вырвать конверт из рук Никиты, но он не отдал, а посмотрел на нее так строго, что она затравленно сникла и, поискав глазами, куда бы присесть, со стоном опустилась на стул у двери.

— Значит, так ты со мной? — только и смог вымолвить Никита, наскоро пробежав глазами письмо Андрея. — Барин опять поманил, а ты сразу и побежала? Врать начала, а, если бы я из Петербурга задержался, так и ушла бы, ничего не сказав, не попрощавшись? Так ты меня отблагодарить решила за то, что помог тебе в трудную минуту, что поддержал тебя, когда Андрей Петрович от тебя отступился?

— Не отступался он от меня! — воскликнула Татьяна. — Его заставили! А любит он меня! Он и прежде мне замуж предлагал, да невеста его словно почуяла что-то, на крыльях принеслась, разметала нас, рассорила.

— Но ведь венчался он сегодня, — Никита с недоумением посмотрел на нее. — А ты, что, в наложницы подалась?

— Не женился Андрей Петрович! — с вызовом бросила ему Татьяна. — Видать, у невесты его совесть проснулась, отказалась она от свадьбы. Прямо в платье подвенечном, из кареты не выходя, в столицу уехала с маменькой и папенькой.

— Кто же такое сочинил? — вздрогнул Никита.

— Сорока на хвосте принесла, — буркнула Татьяна и потом пояснила:

— Дмитрий Варваре на кухне рассказывал. Говорят, Андрей Петрович не в себе сделался — в комнате заперся, ни с кем разговаривать не желает.

— А с тобой, решила, станет поприветливей? — зло спросил Никита.

— Он меня ждет, — глаза Татьяны засветились торжеством и радостью. — Вот письмо красивое прислал, прощения просит, хочет, чтобы мы вместе жили и ребеночек наш в незаконных не ходил.

— Спасибо тебе на добром слове, — с обидой поклонился ей Никита. — Как нужен был, так обещала, что родным отцом дитя звать будет, а как снова барин поманил — не родной стал и немилый?

— Господи, Никита! — Татьяна встала и с покаянным видом приблизилась к нему, заглянула в глаза. — Прости ты меня, грешную! Виновата я перед тобой, но сделать ничего над собою не в силах. Люблю я его, пуще жизни люблю. Нет мне без него ни покоя, ни счастья. Андрей Петрович для меня единственный и родной, и ребеночек наш — по любви, Богом данный. Это свадьба его супротив чувства была, ведь любит он меня, как и я, почитай, с самого детства.