Мэдлин Бейкер - Любовь первая, любовь бурная Страница 50

Бриана поцеловала в ответ, наслаждаясь теплотой его рук. Как приятно, когда тебя обнимают, когда знаешь, что кто-то заботится о тебе. Она чувствовала себя одинокой. Шункаха был мертв, а тетя и дядя не любили ее.

Адам прошептал ей на ухо, что обожает ее. Руки погладили спину и. соскользнули вниз на талию. Большими пальцами он начал ласкать ее груди.

Прикосновения к такой интимной части тела вывело Бриану из мечтательного состояния, и она оттолкнула Адама с возмущением. Никто, кроме Шункаха, никогда не прикасался к ней так.

— Бриана, извини, — хрипло сказал Трент. — Прости меня. Это только потому, что я безумно люблю тебя, хочу тебя. Извини.

— Все в порядке, — пробормотала Бриана.

— Идем, — сказал Трент, беря ее за руку. — Я провожу тебя в комнату.

Мысли Брианы хаотически метались, когда они вошли в холл гостиницы и поднялись по лестнице. Шункаха мертв. Адам Трент сказал, что любит ее, но он завтра покидает Бисмарк и будет отсутствовать недели — или даже месяцы? Она остается одна в чужом городе, и некому о ней позаботиться. У нее достаточно денег, чтобы прожить некоторое время, но нет друзей. В городе было всего несколько порядочных женщин, и те, которых Бриана однажды видела, показались недружелюбными. Трент любил ее. Он будет продолжать ухаживать за ней, всегда надеясь, что Бриана научится заботиться о нем, тогда как она знала, что это никогда не случится. Адам нравился ей, она чувствует к нему теплую привязанность, но никогда не полюбит. Лучше закончить это сейчас, чем позволить продолжаться.

К тому времени, как они подошли к ее комнате, Бриана уже приняла решение. Она едет домой, назад к тете и дяде.

Она не рассказала о своем решении Адаму, так как боялась, что он попытается отговорить ее.

Трент погладил руку Брианы.

— Я буду тосковать. Думай обо мне немного, пока я в отъезде.

— Хорошо. Обещай, что будешь осторожен.

— Обещаю, — наклонившись, он нежно поцеловал ее. — Я буду самым осторожным полицейским в мире.

Бриана смотрела, как он спускается в холл, а думы ее были уже в завтрашнем дне. Мысль об отъезде домой не давала спать всю ночь, и рано утром на следующий день она была уже на станции, но только для того, чтобы узнать, что следующий дилижанс, идущий в нужном ей направлении, отправится через три недели.

Бриана думала, что эти недели никогда не кончатся, но солнечным утром в середине августа она сидела в дилижансе Оверленда, который должен был отвезти ее в Винслоу.

Устроившись поудобнее, насколько было возможно, на жестком кожаном сиденье, она откинулась назад и закрыла глаза. Дом. Будет хорошо увидеть ранчо, искупаться в озере, обрабатывать землю и видеть, как все растет. Она задавала себе вопрос: скучали ли тетя и дядя по ней вообще? И будут ли они рады ее возвращению? Бриана нахмурилась, когда обдумывала вероятность того, что они могут не принять ее обратно. Она сбежала с индейцем, в конце концов. Они никогда не любили ее. Возможно, теперь тетя и дядя совсем откажутся от нее.

Эти мысли не делали путешествие приятным, но все же, несмотря ни на что, Бриана радовалась, что едет домой.

— Глава 14 —

Тихий звук барабана проник сквозь окружавшую его темноту, возвращая в прошлое. Боль, словно нож, пронзала его, и в своем воображении Шункаха представлял, что снова был молодым воином, переносящим муки и исступленный восторг Виваньянк Васипи, Солнечного Танца. И вновь он стоял перед Такала, знахарем. Тело замерло, мускулы напряглись, когда шаман сделал два надреза на его груди и вставил ремни из сыромятной кожи, которые будут связывать его и священный столб. Он смотрел на длинные ремни, протянувшиеся подобно пуповине между ним и столбом. Он будет танцевать, двигаясь туда и сюда, назад и вперед, пока не поддастся его плоть, освобождая от связи со столбом, выталкивая его в новую жизнь, как мать выталкивает свое дитя из лона.

Когда все остальные участники танца были готовы, зазвучали барабаны, и танцоры начали плясать; их шаги заглушались пылью, пока они перемещались туда и сюда, туда и сюда, натягивая ремни.

Через некоторое время Шункаха обо всем забыл. Глаза сосредоточились на солнце, он танцевал вперед и назад под удары барабана. Потом, как сейчас, он растворился в мире боли, пока не осталось ничего, кроме теплой крови, стекающей по груди, и боли, окутавшей его, словно кокон, наступающей на него и загораживающей от всего остального. Один раз ему показалось, что рядом стоит его отец. Лицо Ванбли Люта было мрачным, но Шункаха увидел гордость в его глазах. Медленно Ванбли Люта поднял руку к его покрытой шрамами груди.

«Будь храбрым, сын мой, — казалось, говорили его глаза. — Я тоже перенес боль Солнечного Танца. Только дотерпи до конца, и пожнешь награду.»

Шункаха незаметно кивнул. Закрыв глаза, он танцевал с обновленной энергией, и постепенно боль угасла, и он почувствовал, будто его душа покинула тело. Невесомый, он летал над необъятной землей, пока не достиг неправдоподобно прозрачного ручья, окруженного серебряными тополями и тонкими осинами. Встав на колени на травянистый берег, он заглянул в спокойную воду, но вместо своего отражения увидел смотрящего на него красного волка.

— Хоу, кола, — сказал волк голосом, шелестящим, как прилив волн, — С этого времени и навсегда я буду твоим хранителем. Прислушивайся к моим словам, следуй за мной, и ты никогда не ошибешься. Никогда не ошибешься… Никогда не ошибешься…

Голос волка затих, образ постепенно исчез в никуда — и Шункаха открыл глаза, лежа в вигваме своей матери…

Ресницы Шункаха дрогнули и поднялись. Он был накрыт буйволиной шкурой, старческая фигура стояла рядом на коленях, и на мгновение Шункаха подумал, что это отец вернулся из Страны Мертвых, но потом распознал в старике одного из шаманов индейского лагеря у Маленького Большого Рога.

Не подозревая о том, что к его пациенту вернулось сознание, шаман начал тихо и монотонно петь. В правой руке он держал орлиное перо, которое проносил сквозь огонь, направляя запах к Шункаха Люта. Слова исцеляющей песни взлетали и падали, словно перо на ветру.

В поле зрения Шункаха появилась женщина. Ей было чуть за тридцать, черные волосы спускались до самой талии, а миндалевидные глаза были цвета черного дерева. Она нежно приподняла голову Шункаха и поднесла мех с водой к его губам. Два долгих глотка, и накатившая слабость не позволила сделать третий. Вопросы, которые Шункаха Люта хотел задать, были забыты, так как боль снова подступила, и он удалился в ожидающую его темноту, ища забвения.

Когда он очнулся в следующий раз, перед ним сидела женщина. Она давала младенцу грудь. Отблески костра играли на лице женщины, когда она наклоняла голову, любуясь ребенком.