Элизабет Чедвик - Летняя королева Страница 51

– Дочь? Ты уверена?

Аделаида вскинула брови:

– Я присутствовала при родах, конечно уверена. – Она отпустила его рукав. – Твоя жена перенесла роды хорошо. Как только она пройдет церковный обряд, ты можешь возобновить попытки родить с ней сына.

Людовик сглотнул. От мысли лечь в постель с Алиенорой и снова повторить весь процесс его затошнило. Разве может женщина когда-нибудь очиститься после родов, особенно если родилась девочка?

– Сначала она скидывает, а потом рожает мне девчонку! – возмутился он. – Ну как мне со всем этим разобраться?

– С помощью молитвы. – Его мать теряла терпение. – И через упорство. Королю нужны дочери не меньше, чем сыновья. Порадуйся рождению этой девочки и молись, чтобы в следующий раз получилось лучше.

Людовик промолчал. Ему казалось, что его подвели все – и Господь, и церковь, и особенно жена. Что еще ему сделать, чтобы родился сын? Все его молитвы, все обещания Сугерия и Бернара Клерво свелись к этому. Девчонка.

– Тебе нужно будет признать свою дочь и посетить ее крестины, – сказала Аделаида. – Твоя супруга пожелала назвать девочку Марией, в честь Пресвятой Девы, если ты одобришь.

Людовик даже не задумывался о женских именах, поскольку был совершенно уверен, что Алиенора родит сына.

– Пусть делает как хочет, – бросил он.

Когда Аделаида ушла, Людовик закрыл лицо руками. Он не мог вернуться к столу, понимая, что все ждут объявления. Хотя, если знать местные нравы, новость наверняка успела просочиться в зал. Король не мог вынести косых взглядов, самодовольных ухмылок. Он знал, какие поверья ходят насчет мужчин, у которых рождаются девочки: они, мол, под башмаком у своих жен, а семя у них слабое. Ему даже не хотелось увидеть ребенка, однако он понимал, что должен это сделать, как и позаботиться о крестинах, – ведь это его долг.

Зазвенели первые колокола, сообщив ему, что новость уже распространилась за пределы дворца. Сен-Бартелеми, Сен-Мишель, Сен-Пьер, Сент-Элуа. Людовику всегда нравился звук их колоколов, звучащих в определенные часы, привнося порядок и организованность в повседневную жизнь и напоминая всем о присутствии Господа. Но сейчас, когда они приветствовали появление принцессы, этот звон отдавался у него в голове, насмехаясь над ним и разжигая ярость.

Глава 24

Париж, ноябрь 1145 года

Ноябрьский день за окном дворца был ясный, но обжигающе холодный. Сена отражала голубое небо, однако в глубине вода была коричневой от недавнего проливного дождя. Промасленная холстина в оконных проемах пропускала зернистый свет, а вместе с ним и сквозняки. Почти во всех нишах мерцали свечи, и горели все угольные жаровни, чтобы разогнать промозглую сырость.

Алиеноре временами казалось, будто она живет в клетке. Она покидала покои начиная с мая, но чаще всего не видела большой разницы между заточением и свободой, разве что ей приходилось терпеть Людовика и всю его глупость.

Этим утром тем не менее она немного отвлеклась благодаря любезности ее дяди Раймунда, князя Антиохии, и его жены Констанции, приходившейся Людовику троюродной сестрой. Супруги, услышав о рождении принцессы Марии, завалили подарками их близкую и любимую родственницу во Франции. Спальню Алиеноры заполнили роскошные дары с Востока. Рулоны драгоценного шелка переливались, как неподвижные воды Гаронны в жаркий день. Были там и книги в резных досках из слоновой кости, украшенных самоцветами, и мешочки с ладаном, и куски ароматного белого мыла. Реликварий из золота и хрусталя с фрагментом покрова Пресвятой Девы Марии. Дамасские мечи и кольчуга – настолько тонкая, что обхватывала тело как паутина. А для малышки – серебряная чашечка, украшенная аметистами. Еще пришло письмо с поздравлениями и добрыми словами, но между строк проскальзывал тонкий намек отплатить за все эти редкие и ценные дары.

Алиенора остановилась у колыбельки и взглянула на спящую дочь. Мария лежала на спине, сжав крошечные кулачки, напоминавшие цветочные бутоны, и часто дышала. Алиенора каждый раз, когда смотрела на нее, испытывала нежную грусть. Рождение дочери разочаровало всю Францию, но только не ее, и это было самое главное.

В комнату вошел Людовик. Метнул взгляд на колыбель, но даже шагу не сделал в ту сторону, а сразу направился к подаркам, о которых ему рассказал камердинер жены.

– Действительно, щедрые дары, – бросил он с легким презрением к роскоши, хотя тут же переменил свое мнение, когда Алиенора передала ему реликварий с фрагментом покрова Пресвятой Девы. Он просветлел и даже чаще задышал.

– Мой дядя пишет, что посылает тебе святыню на хранение, потому что уверен, ты будешь обращаться с ней очень бережно.

Людовик провел большим пальцем по гладкому хрусталю.

– На хранение?

Алиенора протянула ему письмо:

– По его словам, ситуация после падения Эдессы с каждым днем осложняется и он вынужден постоянно отбиваться от сарацинов.

Людовик поднес письмо к окну, где было светлее.

Алиенора погладила мягкую розовую щечку Марии. Почти перед самыми родами в Париж пришла весть, что турки захватили франкское христианское княжество Эдессу под предводительством своего вожака Зенги, князя Алеппо. А теперь угрожали Антиохии, где правил ее дядя Раймунд, графству Триполи и самому Иерусалимскому королевству.

В письме перечислялись опасности, грозившие остальным государствам. В Рим поехали послы, чтобы обсудить, как поддержать заморские государства, и Раймунд надеялся, что Алиенора с Людовиком тоже скажут свое веское слово, учитывая, что дело касается их близкого родственника.

Людовик надул губы. В прошлом году он поклялся в аббатстве Сен-Дени совершить паломничество к Гробу Господню, чтобы покаяться за совершенное в Витри, искупить нарушение клятвы, касающейся Буржа, и выполнить обещание помолиться за душу его покойного старшего брата у склепа Гроба Господня. Новость о падении Эдессы глубоко его взволновала. Хотя первое потрясение улеглось, весть по-прежнему вселяла тревогу.

– Наш долг – помочь, – произнес он, глядя на реликварий. – Мы не можем позволить неверным захватывать наши святые места. Нам следует оказать Раймунду поддержку, какая только в наших силах.

– Каким образом?

Он отвернулся от окна.

– Я прикажу собрать войска, когда двор съедется на Рождество в Бурж. Я исполню свою клятву о паломничестве и в то же время освобожу Эдессу от неверных. – Он говорил, словно это было простое дело, не сложнее подготовки к охоте.

Его слова поразили Алиенору на секунду, хотя в глубине души она не удивилась, поскольку такое предприятие как раз ему подходило. Он будет смиренным кающимся и паломником, но в то же время выступит как герой-завоеватель, во всем королевском блеске, во главе армии, чтобы спасти христианский мир.