Маргарет Макфи - Западня для лорда Страница 51

Нахлынувшие эмоции стеснили ему грудь, но, будучи человеком опытным, он поборол слабость. Не произнес ни слова, лишь окинул быстрым взглядом вздымающуюся грудь Венеции, женственную линию подбородка, влажные соблазнительные губы. Невзирая на терзающее его смешанное чувство боли, гнева и желания, он очень нуждался в ней, ведь он всего лишь простой смертный.

Он слышал ее частое дыхание, учащенное биение сердца. В тишине камеры напряжение между ними обострилось до предела. Первобытное желание, похоть… Любовь. При последней мысли Линвуд зарычал, будто желая опровергнуть очевидное.

Венеция облизнула губы, которые прежде терзали его разговорами по душам, и это возымело на Линвуда действие подобное спичке, брошенной в сухой трут. Остатки самообладания покинули его, и, одним прыжком преодолев разделяющее их расстояние, он заключил ее в объятия.

Она не сопротивлялась. Их губы слились в страстном, пламенном поцелуе. Забыв о нежности, Линвуд запустил руку ей в волосы и заставил склонить голову, обеспечивая себе лучший доступ к ее шее. Ахнув от такой стремительной атаки, Венеция схватилась за Линвуда, теснее прижимаясь к нему.

Единение губ было жадным и крепким, тела разгорячились и вспотели от желания.

Одной рукой поигрывая розовым острым соском Венеции, второй Линвуд подхватил ее под ягодицы, прижал к своей напряженной плоти. Она взяла в руку его разгоряченный член.

Он поднял ее, она обхватила ногами его талию, будто намереваясь впустить его в себя немедленно, но он отнес ее на кровать и, уложив на одеяло, сам лег сверху, отчаянно стремясь слиться с ней, избавиться от муки, терзающей тело и воспламеняющей кровь.

Линвуд почувствовал ее запах и принялся ласкать шелковистую кожу. Она безраздельно завладела всеми его органами чувств, присутствуя везде, где бы он хотел ее видеть. Заполнила собой пустоту в его душе. Единственная женщина, которую он когда-либо любил и которая полагала, что он пытался убить ее. Отогнав эту мысль, он коленом развел ей ноги, готовясь проникнуть в ее лоно.

Она с готовностью приподняла бедра, но тело содрогнулось, а дыхание сделалось прерывистым. Замерев, он посмотрел на нее. Она ведь была девственницей, пока он не овладел ею.

Он почувствовал, как ее пальцы сильнее впиваются ему в бедра, призывая его продолжать.

— Френсис! — прошептала она, и блестящее серебро глаз сменилось чернотой желания.

Прикоснувшись рукой к ее лону, он почувствовал влагу. Венеция готова принять его. Он принялся ласкать ее клитор, потирая его до тех пор, пока она не застонала от нетерпения.

— Прошу тебя, — взмолилась она, прикусывая кожу у него на шее.

— Да, — прошептал он ей на ухо, снова овладевая ее губами. В этом поцелуе он излил владевшие его душой отчаяние и муку.

Погрузив два пальца в лоно, он наблюдал за тем, как ярче разгорается пламя в ее глазах. Наконец он проник в нее, но задвигался не сразу, давая ей время привыкнуть к новому ощущению, пристально наблюдая за ней, упиваясь охватившим их чувством, мощным и разрастающимся еще сильнее, далеко вышедшим за рамки просто желания и страсти.

— Френсис.

Их взгляды встретились. Он начал двигаться внутри ее, медленно, затем быстрее, глубже, напористее, она приподнимала бедра, отвечая ему. Наконец она удовлетворенно вздохнула, а он излился в нее струей семени.

Он поцеловал ее в губы с нежностью, не соответствовавшей их отчаянному любовному акту. В черных пронзительных глазах она прочла не гнев и презрение, а чуткость, ранимость и еще нечто, удивительно похожее на любовь.

«Я люблю тебя», — мысленно призналась Венеция и поцеловала его, стараясь передать все, что было у нее на сердце. Прильнула к Линвуду в попытке навсегда удержать самые драгоценные мгновения. «Я люблю тебя», — снова подумала она, спускаясь с небес на землю в его крепкие объятия. Очарование момента постепенно рассеивалось, Венеция так и не смогла произнести этих слов вслух.

Линвуд скатился с нее и лег рядом. Он тоже хранил молчание, но в единственном брошенном на нее взгляде она прочла отголосок того, что произошло между ними. Затем он отвернулся и, не глядя больше на нее, встал с кровати и стал одеваться быстро, размеренно, четко. Выражение прекрасного лица снова сделалось непроницаемым, как в вечер их знакомства. Холод тюремной камеры скоро развеял испытываемое Венецией ощущение чуда, тепла, единения, оставив лишь пустоту в душе.

Она попыталась сглотнуть ком в горле, казавшийся огромным камнем. Она была слишком горда, чтобы показать, как ей сейчас больно. Встав с кровати, она оделась и, будучи превосходной актрисой, снова изобразила на лице ледяное спокойствие, хотя внутренне заливалась слезами. Царившее между ними молчание говорило красноречивее всяких слов.

Повернувшись к нему спиной, она стала застегивать пуговицы зеленого шелкового платья, в котором выходила замуж. Те, до которых она не смогла дотянуться, просто оставила незастегнутыми, намереваясь скрыть это распущенными волосами, но Линвуд пришел на помощь, и у нее разом перехватило дыхание от ощущения его близости. Она чувствовала прикосновение пальцев к своей обнаженной шее, ее сердце билось так громко, что готово было вот-вот выпрыгнуть из груди. Закончив, Линвуд отступил на шаг назад.

— Нам нужно обсудить завтрашний день, — сказал он бесстрастным голосом.

Венеция кратко кивнула, и они, сев друг против друга за маленький столик, точно незнакомые люди, а не любовники, принялись хладнокровно и бесстрастно обговаривать свое поведение на суде. Однако Венеция никак не могла заставить себя отвести взгляд от кровати со смятыми простынями, еще хранящими тепло их недавней страсти.

Глава 18

День сменился вечером, вечер ночью.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила Венеция.

Ее волосы все еще оставались распущенными, в остальном же она вернула себе присущее мисс Фокс холодное самообладание.

Линвуд понимал, что следует отослать ее домой. Она стала его женой, и теперь никто не сможет оспорить подлинность брака, столь тщательно консумированного. Чтобы в этом убедиться, достаточно одного взгляда на ее разрумянившиеся щечки, на спутанные волосы и окутавшую ее ауру порока.

Он покачал головой, не желая произносить этих слов, как и признавать свою слабость, но в эту ночь ее присутствие рядом требовалось ему, как никогда.

— Оставайся, — негромко произнес он, — если хочешь.

Венеция кивнула, тут же почувствовав нахлынувшую на него волну облегчения.

Его душа была полна сожалений, боли и смущения. Преследовали тени прошлого, порушенные иллюзии, предательство. Но что еще при таких обстоятельствах мог сказать мужчина женщине, являющейся его женой? Женщине, которую он любит?