Памела Джонсон - Кристина Страница 51

— Не сегодня, насколько мне известно.

Я осмотрелась вокруг. Как всегда, в конторе было чисто. Но на этот раз чувствовалось какое-то запустение. На столах почти не было бумаг. Машинистка красила ногти и льстиво улыбнулась мне.

— Прекрасная погода, мисс Джексон. Так и хочется куда-нибудь на реку.

Я спросила Хайнета, где может быть Нэд. Он еще больше удивил меня, ибо его губы медленно расплылись в фальшивой, иронической и подчеркнуто многозначительной ухмылке.

— Не думайте, что я посвящен во все тайны. Не исключено, что они действительно изволили отправиться на пляж.

— Этого не может быть! — с негодованием воскликнула я.

— Или играют в теннис. Мячи, ракетки и прочее. Вот это жизнь! Она бы и меня устроила. Да и каждого из нас, не правда ли, Джесси! — сказал он, обращаясь к машинистке.

Я дрожала от гнева и стыда и не знала, что делать. По своей молодости и неопытности я все равно не смогла бы поставить на место этого нахала. Пусть лучше Нэд сам сделает это.

Я решила, что обязательно расскажу ему обо всем.

— Передайте, что я заходила, если он вернется, — сказала я Хайнету.

— То ли вернется, то ли нет… — промолвил Хайнет. — Хорошо, будет передано. Мое вам почтение. — И он открыл передо мною дверь.

Когда вечером я рассказала Нэду о моем неожиданном визите к нему в контору и возмутительном поведении его клерка, лицо Нэда стало жестким.

— Юный Хайнет уведомлен об увольнении, — отчеканивая слова, сказал он. — Я выгнал его. Это был его последний день в конторе. Этим и объясняется его наглость.

Я спросила, почему он уволил Хайнета.

— Ленив, как свинья, да еще имел наглость требовать, чтобы ему повысили жалованье. — Он немного помолчал, а затем сказал: — Послушай, Крис, мне не нравится, что ты ни с того, ни с сего заходишь ко мне в контору.

Его слова больно задели меня. Почему я не могу приходить к нему в контору, спросила я. В голове вдруг мелькнула дикая мысль — машинистка Джесси его любовница, и он боится, что я об этом узнаю.

— Потому что место жены — дома, девочка, а контора — это мужское дело. И еще потому, что я не разрешаю тебе. Думаю, этого достаточно.

Вспыхнула ссора. Я чуть не плакала от обиды. Но Нэд вдруг очень ловко обратил все в шутку, и я не заметила, как уже смеялась над ним, над Хайнетом, над собой. Он крепко прижимал меня к себе и говорил, касаясь губами моих волос:

— Приходи, когда хочешь, глупышка. Только что ты нашла там интересного? К тому же большую часть дня меня там не бывает — я показываю дома клиентам. Приходи, когда вздумаешь. Я просто пошутил.

Но он хорошо знал, как знала это и я, что теперь я никогда не зайду к нему в контору без приглашения. Мне указали мое место. Нэд добился своего. Однако нервы мои были так напряжены, что лучше всего было убедить себя, что победа осталась за мной.

Глава XVII

Прошло два дня. Мы с Нэдом гуляли в Ричмонд-Грине. Было десять часов вечера, и с семи часов мы, не переставая, ссорились, я даже плакала. Примирение было столь же бурным, как и сама ссора. Теперь Нэд шел рядом, обняв меня за плечи, с каким-то помолодевшим и умиротворенным лицом. Ссоры удивительно успокаивающе действовали на него, будто с его плеч падала тяжесть, походка его становилась легкой, словно он едва касался ногами земли. Меня же ссоры приводили в смятение, каждый мускул и каждый нерв во мне напрягался и дрожал, сердце отчаянно колотилось, я чувствовала себя больной.

Был теплый вечер. На темно-синем небе, чуть затянутом дымкой речного тумана, висела круглая ржаво-красная луна. В окнах домов за занавесками светились огни. Одно из окон было нежно-розовым. Мне представилась за ним загадочная жизнь, полная разделенной любви, покоя, своих маленьких тайн. И мне так захотелось в эту высокую комнату с розовым окном, что на глаза опять навернулись слезы. Как-то однажды, много лет спустя, когда я была очень несчастна, я зашла в Национальную галерею. Мое внимание привлек итальянский пейзаж с густо-синими далями, на фоне которых крохотные Авраам и Исаак разыгрывали свою никому не интересную драму. Тогда мне захотелось перешагнуть через тонкую раму картины и уйти в неведомые дали так далеко, чтобы затерялся мой след и все забыли обо мне. Это желание охватило меня и в тот вечер в Ричмонд-Грине. Мне захотелось очутиться за розовым окном и раствориться в ждущем меня там покое.

Нэд молчал. Он с удовлетворением думал о чем-то своем. Свет фонарей изредка выхватывал из темноты его надменный птичий профиль. Вдруг рука его легла мне на грудь, и нервы мои сдали. Я услышала громкий и решительный голос, совершенно непохожий на мой.

— Я не могу выйти за тебя замуж.

Его рука продолжала ласкать меня, спокойно и нежно.

— Придется вернуть все подаренные тебе чайники и подносы.

— Я серьезно говорю. Нэд, дорогой, — сказала я, не чувствуя ни малейшего страха, а лишь одну жалость. — Я не могу выйти за тебя замуж.

Рука его замерла. Я поняла, что наконец он по-настоящему услышал мои слова.

— Не говори ерунды, — сказал он, прибавив шагу и увлекая меня за собой.

Как можно более веско и убедительно я постаралась объяснить ему, почему я не могу этого сделать. Мне очень жаль, что так все получилось, но мы не будем счастливы вместе. Еще не поздно одуматься, и мы обязаны сделать это.

Он продолжал идти вперед.

— Я знаю, что был свиньей сегодня, — наконец сказал он. — Я расстроил тебя больше, чем следовало. Но мне самому нелегко эти последние месяцы. Вот и срываешь иногда дурное настроение на других. Все будет иначе, когда мы поженимся.

— Я не выйду за тебя замуж, — снова сказала я.

Наконец он остановился и посмотрел на меня. У него было растерянное и недоумевающее лицо человека, тихие сны которого были прерваны чьей-то грубой рукой.

— Не говори глупостей, Крис. Я уже сказал тебе, что виноват. Ты прекрасно знаешь, что мы любим друг друга. Ведь ты же любишь меня?

Я решила прикинуться совершенным ребенком. Конечно, я люблю его, но не так, как он того хочет. Не так, например, как он любит меня. Я люблю его, он мне дорог, но я совершенно не влюблена в него, как в мужчину.

— Вот это новость! — сказал он все с тем же недоумевающим видом.

Я чувствовала в себе удивительную уверенность, и состояние это было необычным. Меня даже перестала беспокоить растущая жалость к Нэду. Я промолчала.

— Вернемся в бар и выпьем еще по рюмочке. Там все покажется иным, и мы перестанем говорить глупости, — предложил он.

Но я отказалась. Мы спустились к реке. Оранжевая луна, проложив по воде золотую дорожку, напоминала брелок от часов. Над нею в густой синеве застыла золотистая тучка с неровными горящими краями.