Виктория Холт - Страстная Лилит Страница 52

Потом она замолчала и, задумавшись, отвернулась. Фрит был в Лондоне, и именно поэтому Лилит жаждала приехать сюда. Каждый день она надеялась, что он найдет ее, было необходимо, так она считала, чтобы он нашел ее... а не она его. Она многому научилась, с тех пор как начала работать в ресторане «Сэм Марпит». Она частенько задумывалась над тем, так ли будет Фриту приятно видеть ее здесь, в Лондоне, как это было в Корнуолле. Она не смогла бы вынести его замешательства при встрече с ней; он должен быть счастлив, восхищен, как она. Вот почему их встреча должна быть случайной, а не произойти в результате ее поисков.

И все же, если бы Лилит могла помочь этой случайности... искусно, так, чтобы он не заметил, что она помогала... с какой радостью она сделала бы это!

Больше она не сказала ни слова, пока не осталась с Наполеоном наедине; тогда она положила ему на плечи руки и произнесла:

– Нап, подметая переходы, ты должен высматривать того джентльмена. Что бы ты ни делал, ты должен все оставить. Ты должен привести его ко мне. Тебе ясно?

– Да, Лилит.

– Что бы ты ни делал!

– Что бы я ни делал. Если даже я буду мести переход для королевы, я ее оставлю, и пусть переходит и забрызгивается... даже если она даст мне полсоверена, как тот джентльмен. И я должен привести его к тебе, Лилит.

После этого у Наполеона осталось единственное желание. Это не было желание промести переход для леди или джентльмена, которые дали бы ему шиллинг или даже полсоверена; это было желание привести того единственного джентльмена к Лилит.

Прошел год и начался новый. Это был их второй год в Лондоне, год разочарования и безысходности для Лилит, Наполеона и Сэма Марпита.

Каждый день Наполеон выходил из дому с чувством, что именно в этот день он найдет светловолосого джентльмена; но каждый день кончался в этом смысле неудачей. Наполеон преуспевал; он стал одним из наиболее оплачиваемых подметальщиков переходов. Дамам нравилась его манера разговора, а джентльменам – внимание, с которым он изучал их лица. Маленький подметальщик переходов из провинции стал заметной фигурой; но напрасны были его ожидания того светловолосого джентльмена, чье появление значило так много для Лилит... а стало быть, и для Наполеона.

Лилит то надеялась, то впадала в отчаяние. Иногда ей казалось, что она видела Фрита в полумраке ресторана, и тогда представляла себе, что он туда придет и заберет ее. Временами она была убеждена, что потеряла Фрита навеки.

– Разрази меня гром, – восклицал Сэм. – Но я не понимаю, что с тобой. Я тебе предлагаю хороший дом и хорошего мужа, а ты не можешь решиться принять это предложение. А что, если я изменю свое намерение? Представь, что я решу жениться на Фан, что тогда?

Она презрительно посмотрела на него:

– Ты кое-что забываешь. Не гренки с анчоусами привлекают сюда клиентов... анчоусы уже вышли из моды. А ее отбивные не так уж и хороши. Поговаривают, что их лучше заказывать у Делани. Лишь я завлекаю их сюда, и ты это знаешь. Если бы я ушла в ресторан к Делани, он отбил бы у тебя всех посетителей.

– Я надеюсь, он не подступался к тебе. Он не то, что я. Должен тебя предупредить, что у этого человека весьма сомнительная репутация.

– Кому-то следует тебя предупредить, что ты человек, слишком о себе возомнивший.

Но она не любила Сэма; она страстно желала Фрита, а Сэм был ей мил. Иногда она чувствовала такую усталость от ожидания, что готова была сказать: «Ладно уж. Давай поженимся». Иногда она представляла себе это заведение как ресторан «Сэм и Лилит». Нет! «Лилит и Сэм». Сэм... что ж, хотя он и не джентльмен, но в своих модных жилетах выглядит довольно импозантно, и хотя джентльмен не стал бы носить такие жилеты, Лилит он все равно нравился. Бабка Лил научила ее понимать толк в джентльменах; но она знала, что уже была бы замужем за Сэмом, если бы Наполеон не увидел в Лондоне Фрита.

Но если Лилит с Наполеоном были разочарованы, то Уильям был доволен.

За последние месяцы он много раз встречался с Давидом Янгом и его друзьями. Один или два раза он на самом деле выступил перед собранием людей. Уильям понял, что когда он говорил непринужденно, его слушали. Ему надо было сказать лишь о невзгодах, которые он претерпел в Корнуолле, да повторить кое-что из того, что говорили его новые друзья так часто, что он уже знал на память.

Он стал менее застенчивым, более самоуверенным; одновременно с этими изменениями он стал все больше думать об Аманде.

Однажды весной Давид Янг сказал Уильяму, что собирается ненадолго уехать.

– Возникли затруднения. За нами следят. Власти. Они называют нас агитаторами... А агитаторов они не любят. Предупреди отца молодого Милбанке. Понимаете, он – адвокат... и знает всех. Ему сказали, что если мы будем продолжать... они называют это «вызывать беспокойство», они будут вынуждены принять меры. Мы, как они говорят, нарушаем порядок, а за это они могут нас арестовать. Поэтому мы решили выждать. Это самое умное, что можно сделать. Прекратить временно собираться. Милбанке и я надумали на время уехать из Лондона. Но мы вернемся через несколько недель, когда все поутихнет.

Итак, новые друзья Уильяма уехали из Лондона, и он очень по ним скучал. Временами он был почти готов сказать Аманде о своих мыслях по поводу их будущего, но ему не хватало смелости. Когда он был рядом с Амандой, то видел в ней лишь наследницу рода Леев.

Однажды он отправился в лавку, где продавались народные и сатирические песенки, чтобы приобрести сколько-то их на продажу в розницу, а одноглазый человек, что продавал пачки песенок, взглянул на него быстро и заговорщически.

– Послушайте, – сказал он, почесывая голову, – вы уже не раз бывали здесь, не так ли? – Он подмигнул. – Я думаю, пришло время дать вам возможность заняться кое-чем более выгодным, чем эти песенки. Песенки, они хороши... хороши для любителей, как я их называю. Но когда приходит старый приятель, то для него хочется сделать что-то особенное. Вот. Поглядите, что у меня есть. – Он вынул из-под прилавка пачку газет и помахал ими перед Уильямом. – Так вот эти-то я могу продать приятелю. А почему? В знак уважения, вот почему. «Ройал литератер» – так мы зовем газетку. Как продается? Нарасхват. Выкрикивайте: «Ройал литератер»! – и покупатели слетятся, как мухи на мед.

Уильям взглянул на листки; они напоминали обычные листки с песенками, только текст был напечатан плотнее, и, как он смог заметить, это были не стихи.

– Вот возьмите их... и увидите. Ни пенса не потеряете. Боже Всемогущий! Да вы вернетесь и попросите еще. Ба, если бы вы взяли все несколько сотен, вы бы разбогатели. Вот что значит Моя особая благосклонность к вам.