Нэн Райан - Солнце любви Страница 53

Скотоводство не пришлось по вкусу сэру Альфреду Виттингтону, равно как не обрадовала его и перспектива стать отцом индейского младенца. Когда живот его краснокожей сожительницы слишком явно округлился, сэр Альфред прогнал ее, а сам отбыл обратно в Англию, где его дожидалась семья: степенная супруга с лошадиным лицом и пятеро детей разного возраста.

Беременная девочка-апачи вернулась к своему народу. Ее дитя увидело свет в поселении апачей-мимбреньо на севере Мексики, и все племя заботливо выхаживало младенца, а когда Накори выросла и превратилась в красивую девушку, за ней стали увиваться самые отважные из юных воинов.

Мать учила дочку английскому языку, которому сама научилась от несостоявшегося скотовода, и частенько рассказывала о великолепном доме, где жила с отцом Накори, но при этом не забывала предупредить, что от того мира ничего нельзя ожидать, кроме разбитого сердца. К двадцати годам Накори успела дважды выйти замуж и дважды овдоветь; теперь в ней понемногу разгоралось желание самой посмотреть, что же собой представляет этот мир белых людей. В одну из жарких летних ночей, улучив подходящий момент, Накори под покровом тьмы тайком покинула поселение. На ее беду, по дороге ей скоро повстречалась тройка апачей, принадлежащих не к той ветви этого народа, к которой относилась она сама, а к другой — к апачи-мескалеро. Эти трое отвезли ее к себе, в холодное становище в горах Чисо. А там их рослый худощавый вождь, устрашающе-уродливый верзила по имени Змеиный Язык, бросил на красивую светлокожую женщину один-единственный взгляд и тут же приказал своим воинам доставить ее к нему в хижину.

Все крики и протесты Накори не привели ни к чему. Через несколько минут ее втолкнули в тускло освещенное жилище Змеиного Языка. Она в ужасе обернулась: хозяин хижины вошел следом.

Отвратительный вождь-мескалеро с крошечными глазками-бусинками, огромным бесформенным носом и широким, от уха до уха, ртом, из которого привычно высовывался неправдоподобно длинный язык (отсюда и его племенное прозвище), стоял так близко, что она ощущала тепло его тела.

Накори зажмурилась и застыла от напряжения. В тишине послышался шорох и звук от падения кожаных штанов на пол. Через несколько секунд он уже стоял перед ней, обнаженный ниже пояса, но его мерзкое страшное лицо теперь было спрятано за столь же безобразной и пугающей маской дьявола.

То была грубо вырезанная маска с рогами, сделанными из выкрашенных алой краской оленьих рогов, с длинным кожаным языком и жуткими клыками и наводящими ужас мраморными глазами с прорезями под ними.

Накори стряхнула с себя оцепенение и пронзительно вскрикнула, когда вождь грубо сорвал с нее платье из оленьей кожи и все, что было под этим платьем надето. Какое-то время она еще боролась, но добилась только того, что ему это надоело. Высунув свой собственный длинный язык в отверстие над мягким кожаным языком маски, он швырнул Накори на постель из бизоньих шкур и без промедления последовал за ней.

При первом же прикосновении его длинного мокрого языка к ее голой левой груди Накори содрогнулась от гадливости, ее по-настоящему затошнило. Но это было лишь началом долгого знойного дня, в течение которого вождь, не снимая дьявольской маски, в полумраке наглухо закрытой хижины медленно и методично вылизывал каждый дюйм ее тела, как ни корчилась она от отвращения.

Когда на ней не осталось ни одного кусочка кожи, который бы вождь не облизал — будь то пятки ног, или ладони, или глубоко внутри ушей, — он плюхнулся на спину и приказал ей сесть на него верхом. Готовая на что угодно, лишь бы кончился этот кошмар, Накори приняла в себя его торчащий кол, покрутила бедрами и уже через несколько секунд услышала его удовлетворенный возглас.

Осторожно соскользнув с его тела, она уже пыталась встать на колени, когда он схватил ее и притянул обратно.

На языке индейцев-апачи он уведомил ее:

— Ты останешься здесь со мной. Будешь моей женщиной.

Когда она решительно затрясла головой, он выхватил острый нож, приставил лезвие к ее шее и повторил:

— Будешь моей женщиной.

С того самого дня Накори была женщиной вождя по имени Змеиный Язык. За ней пристально следили. Все знали, что вождь оказал ей предпочтение из-за красивого лица и более светлого цвета кожи, чем у женщин его племени. К женщинам со светлой кожей вождь относился с особым пристрастием. Однажды ему удалось захватить пышнотелую белую женщину, и уж до того он на нее не мог надышаться, что, как говорили в племени, он и впрямь любил ее до смерти. Никто не знал наверняка, как это вышло, но только белая женщина, прожив с вождем меньше года, исхудала и подурнела до крайности, так что никто и не удивился, когда она умерла.

Накори была сотворена из более крепкого материала. Она не исхудала. Не подурнела. Она не умерла, хотя бывали моменты, когда ей не хотелось жить. Она никогда не открывала вождю своих чувств. За несколько недель она научилась ловко притворяться, что безумно полюбила этого развратного урода.

Ни на мгновение не позволяя себе расслабиться, она теперь была неизменно нежна с человеком, чье бронзовое тело могло служить образцом мужского совершенства, а лицо вызывало тошноту. Она делала вид, что не может вынести ни минуты, когда он не с ней. Она следовала за ним неотступно, как верная собака, и ее обожающий взгляд всегда был прикован к его чудовищному лицу.

Уединяясь с ним в полутемной хижине, она шла навстречу любым его извращенным капризам, словно и сама находила в них наслаждение. Часами она лежала, задыхаясь и Издавая стоны, изображая неимоверное удовольствие, пока он вылизывал ее, не зная устали.

Накори провела с вождем полтора года, прежде чем ей представилась возможность удрать. Все окружающие были убеждены в ее страстной преданности вождю — так мастерски она играла свою роль. И вот однажды в серый ненастный январский день, после того как чуть ли не с утра до вечера она ублажала нагого вождя, Накори подловила момент, когда он уснул, высвободилась из его рук, торопливо оделась и вышла за пределы поселения. Ее даже никто не окликнул.

Сердце у нее громко стучало, исполненное надежды и возбуждения. Она легко вывела из загородки самую резвую лошадку и, не оседлав ее, просто села верхом и помчалась по дороге вниз с холмов.

Больше двух месяцев понадобилось ей, чтобы добраться до Сан-Франциско, но именно туда она всегда мечтала попасть. Это был один из немногих городов, о которых ей довелось слышать. Ее сразу же покорил большой шумный город, и, разглядывая всех этих нарядно одетых джентльменов, которые толпились на деревянных тротуарах, она твердо решила вскружить голову какому-нибудь богатому франту настолько, что он начнет умолять ее стать его женой.

В первый же вечер, который она провела в многолюдном городе, она повстречалась с героем своих грез. Высокий красивый щеголь с яркими голубыми глазами и блестящими золотистыми волосами, быстрыми шагами выходивший из заведения под названием «Эльдорадо», просто столкнулся с Накори.

Он адресовал ей ослепительную улыбку, и у Накори замерло сердце. Когда же он учтиво взял ее за руку и спросил, не желает ли она зайти в дом вместе с ним, она не в силах была поверить, что ей выпала такая удача.

— Да… Да, я с радостью…

Накори старалась отчетливо выговаривать слова: незачем ему знать, что она всю жизнь прожила в глуши, среди невежественных дикарей. Ей вдруг опротивело надетое на ней платье из мягкой оленьей кожи. И еще она решила, что отрежет свои длинные черные волосы и соорудит на голове какую-нибудь замечательную прическу.

Оказавшись внутри здания, Накори рот разинула от изумления. Никогда еще она не видела такого великолепия. Они находились в большом прямоугольном помещении, стены которого были украшены росписью, изображающей нагих белокожих женщин в дразняще-небрежных позах. Мебель была из красного дерева, а на потолке сверкали тысячами искр хрустальные люстры. В одном конце зала виднелось возвышение, обрамленное гирляндами из флажков и цветных лент, и на этом возвышении громко играл оркестр.

В другом конце работал бар, и позади стойки красовались огромные узорные зеркала. На игорных столах, разбросанных по всему залу, громоздились столбики золотых и серебряных монет. За каждым столом восседал банкомет в строгом черном костюме.

Потрясенная зрелищем таких богатств, Накори вцепилась в руку своего белокурого джентльмена и проследовала за ним в дальний конец битком набитого зала. Он протянул руку, отдернул занавес из пунцового муслина и завел спутницу в маленький отдельный кабинет с длинной низкой кушеткой.

Без единого слова он освободился от пиджака сшитого на заказ серого костюма и начал расстегивать пуговицы белой рубашки.

Накори изумилась, но все-таки спросила:

— Ты хочешь, чтобы я была твоей женщиной?

— Да, — сказал он и одарил ее такой лучезарной улыбкой, что счастье захлестнуло ее радужной волной. Впрочем, он позабыл добавить, что желает сделать ее своей женщиной только на ближайшие пятнадцать минут.