Елена Арсеньева - Осень на краю Страница 54

– Не можешь? – насторожилась Марина. – Почему?

– Потому что Мартин хочет, чтобы я к нему на свиданье уже завтра пришла. А не приду, он… он грозит выдать полиции одну мою подругу, которая живет на кладбище и помогает военнопленным устроить побег. Она-де помогает им с обмундированием и даже автомобиль раздобыла, на котором они смогут уехать. Понимаете, кого он имеет в виду?

Марина так и ахнула. Предатель! Погнался за юбкой, она для него важнее дружбы, товарищества, верности своим!

Да, разговор Андреаса с Мартином принес совсем не те плоды, на которые рассчитывала Марина. Надо предупредить Андреаса! Но как? Ночью они были так заняты любовью, что опять не подумали о связи, а потом пришел Ждановский, стало не до того…

– Мерзавец! – яростно выдохнула Марина. – Вот ведь мерзавец! Предатель!

– И глупец, – со слезами в голосе проговорила Грушенька. – Как еще отец на эту записку не наткнулся, ее же просто через забор перебросили… Хорошо, что я в ту минуту мимо шла. Отец, конечно, сразу бы в полицию с ней отправился. Этот глупец сам себя погубил бы!

– Да, Мартину, сразу видно, все равно, что будет с ним и с остальными, – пробормотала Марина. – Он знает, что ты ему не откажешь…

– Как не откажу?! – всполошилась Грушенька.

– А что ты можешь сделать? Не назначишь свидание, его и в самом деле угораздит донести на меня и на всех остальных. И тебе тоже не поздоровится! – быстро пригрозила она, заметив на лице Грушеньки промельк глубочайшего равнодушия к участи «всех остальных», в том числе и самой Марины.

– Что же делать? – пролепетала Грушенька, и слезы навернулись на ее глаза.

– Не ной! – раздраженно прикрикнула Марина.

Несмотря на опасность случившегося, на неизвестность, чем все закончится, она радовалась, что наконец-то удалось унизить девчонку, которая все эти два года жизни Марины в Х. взирала на нее со снисходительной жалостью. Тоже мне, благодетельница нашлась! Да не нужны Марине никакие благодеяния, никакая жалость! Себя жалейте, представители умирающего, отжившего класса, вам место в прошлом, в то время как за Мариной и такими, как она, – будущее!

– Что делать? – повторила она. – Ты должна назначить свидание Мартину. Позови его сюда, в городской сад, я потом к вам подойду, и мы попробуем его уговорить, успокоить как-то…

Она осеклась. Грушенька смотрела на нее, как на идиотку.

– Да вы что, не поняли, Марина Игнатьевна?! – спросила с горестным смешком. – Как я пленного в городской парк позову? Да и к тому же он не средь бела дня, не среди людей со мной хочет встретиться. Он просит ночью… Сами понимаете, зачем!

«Ну и ну…» – подумала Марина.

– Ночью, ночью… – повторила она, прикидывая, как быть. – И где он назначает встречу?

Грушенька вновь усмехнулась:

– У вас в доме. На кладбище в полночь – прямо как в романе Анны Радклиф! [7]

Всякую такую дамскую ерунду Марина отродясь не читала, а потому шутки оценить не смогла. Да и не до шуток ей сейчас было.

– Ну что ж, если он так хочет – значит, так и будет. Завтра приходи ко мне вечером, останешься у меня ночевать. Дома что-нибудь наври, чтобы отец отпустил. И не трясись так, я тебя не дам в обиду!

На самом деле Марина прежде всего не намерена была дать в обиду себя. А потому весь следующий день пыталась измыслить способ связаться с Андреасом. Не придумав ничего лучшего, побежала к Ждановскому, однако ей сказали, что доктор на операциях и неизвестно, когда освободится. Марина чуть ли не полдня околачивалась около госпиталя, но Ждановский оставался занят. Потом выяснилось, что он уехал в пригородные воинские части, а когда вернется, неведомо. В конце концов часовые начали посматривать на Марину подозрительно. Кажется, ей придется-таки рассчитывать только на себя… ну и еще на одного человека, к которому Марина в конце концов ринулась, так и не дождавшись Ждановского.

Она знала, что этот-то человек не откажет ей в помощи!

Из писем Дмитрия Аксакова жене. Действующая армия, расположение наших частей.

Здравствуй, Александра.

Давно не писал тебе, прости. Впрочем, не знаю, ждешь ли ты моих писем. Надеюсь и верю, что да, ждешь, хоть они и редкие. Мне хочется писать чаще, я писал бы, если бы это происходило, как у всех, если бы я писал открыто. Но эта конспиративная переписка, мною же самим предложенная, начинает меня тяготить. Ты не задаешь мне никаких вопросов о тех причинах, которые побудили меня просить тебя о ней. То ли слепо веришь мне, то ли совершенно равнодушна и ко мне, и к ходу моих мыслей и переживаний. Иногда я и сам кажусь себе ненормальным, психически больным, одержимым слепыми страхами, тем, что называется манией преследования. Но был недавно случай, который мои страхи подтвердил.

Это было, когда я попал под артиллерийский обстрел. Нас всех – ротных командиров – вызывали в полк, а возвращаясь к своим, я и угодил под артобстрел противника, начавшийся внезапно (на войне, видишь ли, все происходит внезапно!), и погиб бы, конечно, если бы не скрылся в «мышиной норке».

«Ну вот, – конечно, думаешь ты, – вот показатель того, что штабс-капитан Аксаков живет в мире выдуманных понятий и как ни силится уверить меня в своем трезвомыслии, но с ума он все же сошел».

Нет, не сошел. Пока. А «мышиная норка» – это всего лишь один из блиндажей, рассыпанных там и сям близ наших позиций, и в нем обосновались связисты. «Мышиной норкой» его прозвали за то, что вход в него так же неприметен, как вход в настоящую мышиную нору, а внутри такая же теснота, как в обиталище серых полевок. Я бы его в жизни не нашел, если бы не страх смерти… Когда хочешь выжить под обстрелом, чудится, что и с землей смешаться готов, не только закопаться в самомалейшую щель, которая тебе может предоставиться снисходительной судьбой.

Итак, под вой снаряда, который будто гнался по пятам за мной, именно за мной, я влетел в блиндаж и увидел телефониста – маленького солдата с огромными светлыми глазами и с беленькими усиками на совсем еще детском лице. Он сидел верхом на телефонной катушке и, не отнимая трубки от уха, свободной рукой переставлял из одного гнезда в другой штепсели коммутатора. Звонили и говорили беспрерывно. Другой телефонист спал на нарах. Завидев мое усыпанное пылью и, откровенно говоря, перекошенное страхом лицо, кудрявый юноша усмехнулся, на миг оторвался от аппарата, толкнул в бок спящего и крикнул:

– Проснись, Васька! Бой начался!

Васька быстро вскочил и опасливо поглядел на меня, точно я был не человеком, а снарядом, который невзначай залетел в блиндаж и вот-вот разорвется.