Джейн Фэйзер - Коршун и горлица (Орел и голубка) Страница 55

— Ты, определенно, не торопилась, — он видел, как она вышла из галереи и пересекла двор. Легкий отблеск смеха появился в его черных орлиных глазах… смеха и нескрываемого желания.

— Я должна была попрощаться, — ответила Сарита, подойдя к нему. Она остановилась близко от него, но так, что между ними по‑прежнему было некое расстояние. Оба они предвкушали грядущие прикосновения — оттого, что они последуют несколько позднее, они будут еще более сладостны.

— А я надеялся найти тебя в башне, — сказал Абул, — но, похоже, ты вовсе не стремишься вернуться туда к моему возвращению и предпочитаешь сплетни сераля подготовке встречи со мной.

В его голосе был еле уловимый намек на недовольство, тотчас же уступивший место смеху и желанию.

Сарита улыбнулась, покачав головой.

— Но это совсем не так, мой господин калиф.

Просто я думала усилить удовольствие от встречи с тобой, продлив ожидание.

Абул прищурился.

— Интересно, единственная ли это причина?

— Поверь мне, это так, — сказала Сарита прерывающимся голосом, — стоя рядом с тобой, я вся дрожу, дорогой мой. Если ты сейчас же не прикоснешься ко мне, я умру от неразделенного чувства.

Он рассмеялся, протянул руку и небрежным жестом убрал ей со лба волосы.

— Ну почему же неразделенного, милая? В последние три часа я не мог думать ни о чем, кроме как о твоей бархатной коже и запахе твоих волос.

Каждая выпуклость и ложбинка на твоем теле помнят прикосновения моих рук, вкус твой у меня на языке.

— Идем, — сказала в ответ Сарита. Желание, зародившееся во впадине ее живота, посылало обжигающие токи вниз, к бедрам. Не будучи в состоянии отвести от него глаз, она отступила назад и коснулась его руками.

— Идем, — повторила она мягко, но повелительно, — идем, а то я сделаю что‑нибудь такое, что необязательно делать при свидетелях.

Абул поднял глаза на прикрытые жалюзями окна сераля. Он усмехнулся.

— Если б ты ожидала меня подобающим образом, то не оказалась бы в столь трудном положении.

— Если ты, мой повелитель, хочешь таким путем взять надо мной реванш, то я позволю себе заметить, что подобное поведение отнюдь не является проявлением широты души.

Он не успел ничего ответить ей, как она уже бежала по галерее в башню. Абул последовал за ней, кровь у него бурлила, а внутри все пело от радости.

Никто из них не знал, что за ними внимательно наблюдала Айка — она стояла около окна, выходившего во двор — лицо ее было мрачнее тучи. Она не могла слышать, о чем они говорили, но ей этого и не надо было для того, чтобы уловить глубокие, чувственные токи, струящиеся между ними. Их притягивала Друг к Другу почти осязаемая сила, и она поняла, что воссоединения жаждут не только их тела. Их соединяло нечто гораздо более глубокое и крепкое, нежели просто чувственное взаимопритяжение, и именно оно — это нечто — угрожало ей как жене султана. И потому связи эти было необходимо разрушить.

Прошло уже почти две недели с тех пор, как она послала письмо своему отцу, эмиру их сильного рода Мокарабов. В нем она написала о слепой страсти своего мужа к христианской пленнице и о своем опасении, что она потеряет право на власть, так как уже поговаривают об отказе от жены и наследника. В этих обвинениях не было правды, но она знала, что они возмутят ее отца, и что он распространит весть об этом среди других сильных родов. Абулу неизбежно будет брошен вызов. В королевстве пойдут раздоры, так как часть родов будет за Абула, а другая — против. И даже в том случае, если Абул сможет всему этому противостоять, власть его будет сильно ослаблена. Это будет первым и значительным шагом на пути осуществления тщательно составленного плана свержения ее мужа. Конфликт в Мавро‑Испанском королевстве привлечет к себе внимание осторожных испанцев, которые, вероятнее всего, увидят в нем возможность для своего вмешательства, и тем самым еще больше увеличат давление на Абула.

Она в задумчивости вернулась в гостиную.

Бобдил расстался с ней сразу же после ухода отца, и сейчас грубо боролся с одним из младших детей.

Тот отчаянно заплакал из‑за того, что старший брат с силой сжал ему голову. Бобдил же только рассмеялся в ответ, как будто это была всего лишь безобидная игра. Кругом все молчали… никто не отваживался сделать замечание сыну Айки. В то время как крики малыша становились все громче, мать его в отчаянии кусала губы.

— Хватит, Бобдил, — сказала Айка, когда крики ребенка стали невыносимо громкими.

— Я учил его, как надо бороться, — заявил Бобдил, неохотно ослабляя хватку. Мальчик выскользнул из его рук и, всхлипывая, побежал к матери. — Он ведь должен учиться, правда, мама?

— Да… да… это хорошо, что ты хочешь научить его, — протянула Айка, — а теперь пойдем со мной.

Я хочу поговорить с тобой. — И они ушли — Бобдил — оживленно болтая, а Айка — думая о своем.

Ее двойная атака начиналась исподволь. От отца не было еще никаких известий, кроме того, никаких признаков ухудшения здоровья христианки пока не было заметно. Но теперь уже должна была проявиться некоторая слабость и вялость.

Возможно, дозу яда следовало немного увеличить.

Но Айка не могла позволить себе рисковать из боязни быть обнаруженной. Ведь если бы внезапное истощение испанки было бы замечено, то подозрения непременно бы возникли. Хотя она и старалась сделать все, чтобы Кадига и Зулема не проводили много времени с Саритой, но это ей не всегда удавалось. В то же время Кадига, согласно ее наблюдениям, была чрезвычайно проницательной, и могла заподозрить неладное. Наблюдатели, каких в Альгамбре было множество, не пропускали ничего из того, что говорилось или делалось во дворце, а это, в свою очередь, давало пищу для размышлений многим умам. Нет, — решила Айка, — она должна набраться терпения. Сарита, очевидно, оказалась более сильной и здоровой, чем ожидалось. Но вечно она все равно не сможет противостоять коварному яду. Скоро, очень скоро раздастся погребальный звон.

— Так тебе не хватало меня, дорогая? — спросил Абул, как только они оказались в башне.

— О да, — обернулась к нему Сарита.

— А чего тебе не хватало больше всего? — он прислонился к запертой двери, а его яркие глаза отметили вспышку румянца на ее щеках.

— Дай подумать… — она задумалась. — Многого, например, этого, — и она встала на цыпочки и коснулась его рта легким поцелуем бабочки. — И этого… — следующим оказался кончик его подбородка. — И этого… — она коснулась языком впадины на его щеке. — И этого… — ее мягкие пальцы расшнуровали его туники и проникли под рубашку, принявшись ласкать маленькие и твердые его соски. — И этого… — пальцы ее осторожно проникли под пояс и начали поглаживать основание его позвоночника. — А особенно этого. — Абул вздрогнул от ее настойчивых и сокровенных ласк. Гладкая кисть ее согрела ему живот, теперь он уже безумно хотел ее. Он оперся плечами о дверь, а она все продолжала свои шаловливые эротические ласки, и тело его налилось жаром, который вот‑вот норовил затопить и его душу. Но тут она убрала руки и он открыл глаза.