Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама Страница 6

У Анжелики вырвался глубокий вздох.

— Что же делать, — прошептала она. — Куда ни взглянуть — кругом враги, всюду злобные, завистливые, ревнивые и недоверчивые взгляды, в которых сквозит угроза.

— Послушайте, может быть, пока ничего не потеряно, — сказал Дегре. — Фуке предлагает вам достойный способ выпутаться из этой истории. Состояния мужа вам не вернут, но, по крайней мере, вы не будете знать нужды. Чего еще вам нужно?

— Мне нужен мой муж! — подскочив от злости, воскликнула Анжелика.

Адвокат с иронией взглянул на нее.

— В самом деле, вы удивительное создание.

— А вы, вы — трус! Да вы просто трясетесь от страха, как и все остальные.

— Сказать по чести, для всех этих высокопоставленных особ жизнь несчастного клерка не стоит ломаного гроша.

— Ну и берегите ее, свою жалкую жизнь ценой в шесть су! Берегите ее, чтобы защищать бакалейщиков от обворовывающих их приказчиков или разгребать дрязги алчных наследников. Я не нуждаюсь больше в ваших услугах!

Он молча поднялся и медленно развернул какой-то исписанный лист бумаги.

— Вот перечень моих расходов. Взгляните, я ничего не присвоил.

— Мне безразлично, вор вы или честный человек.

— Тогда еще один совет.

— Я не нуждаюсь впредь в ваших советах. Я обращусь к моему зятю.

— Ваш зять отнюдь не горит желанием взяться за это дело. Он приютил вас и порекомендовал вам меня затем, чтобы, если все обойдется, приписать заслугу себе. А если нет, то он умоет руки, оправдываясь тем, что находится на службе у короля. Вот почему я повторяю вам: постарайтесь встретиться с королем.

Он низко поклонился, надел потрепанную фетровую шляпу и направился к двери, но тут же вернулся.

— Если я вам понадоблюсь, пошлите за мной в таверну «Три молотка», я бываю там каждый вечер.

Едва он вышел, Анжелике сразу же захотелось расплакаться. Она осталась совсем одна. Она чувствовала, как над головой со всех сторон собираются грозовые тучи: амбиции его преосвященства де Фонтенака, страхи Фуке и Конде, безразличие кардинала, а совсем рядом — настороженное выжидание зятя и сестры, готовых при малейшем признаке опасности выгнать ее из своего дома.

В передней Анжелика наткнулась на Ортанс, затянувшую белый передник на тощих боках. Дом пропитался ароматами земляничного и абрикосового варенья. Хорошие хозяйки всегда готовят его в сентябре. В доме прокурора такое важное и нелегкое дело вершилось среди огромных медных тазов и гор колотого сахара, обильно орошаемых слезами Барбы. Три дня все в доме шло кувырком.

Ортанс несла драгоценную сахарную голову, когда прямо ей под ноги из кухни выскочил Флоримон, яростно потрясая своей серебряной погремушкой с тремя колокольчиками и двумя хрусталиками.

Этого было достаточно, чтобы разразилась гроза.

— Мало того, что нас стеснили, мало того, что нас скомпрометировали, — взвизгнула Ортанс, — но я уже не могу заниматься делами в собственном доме, меня толкают, от этого звона вообще оглохнуть можно! У меня ужасная мигрень! А пока я погибаю от хлопот по дому, мадам изволит принимать адвоката или бегает по городу, делая вид, что пытается вызволить своего кошмарного мужа, о богатстве которого она так сожалеет.

— Не стоит так громко кричать, — сказала Анжелика. — Давай лучше я помогу тебе с вареньем. Я знаю отличные южные рецепты.

Ортанс, сжимая в руках сахарную голову, выпрямилась с величественным видом, под стать трагической актрисе.

— Никогда, — гневно воскликнула она, — я никогда не допущу, чтобы ты хоть пальцем коснулась пищи, которую я готовлю для своих детей и супруга! Я ни на минуту не забываю о том, что твой муж — приспешник дьявола, колдун, что он умеет делать яды. Очень может быть, что теперь и ты с ним заодно. Гастон переменился с тех пор, как ты здесь появилась.

— Твой муж? Да я на него даже не смотрю.

— Зато он смотрит на тебя куда больше, чем это позволяют приличия. Ты должна отдавать себе отчет в том, что твое присутствие здесь слишком затянулось. Ты говорила об одной ночи…

— Поверь мне, я делаю все возможное, чтобы разобраться в происходящем.

— Твои хлопоты приведут к тому, что ты привлечешь к себе внимание и тебя тоже арестуют.

— Честно говоря, порой я даже спрашиваю себя, а не лучше ли в тюрьме. По крайней мере, у меня было бы бесплатное жилье и я была бы избавлена от скандалов.

— Ты не соображаешь, о чем говоришь, милочка, — с насмешкой возразила Ортанс, — за это придется платить по десять су в день, и их потребуют как раз у меня, твоей единственной парижской родственницы.

— Не так уж разорительно. Куда меньше, чем я даю тебе. Не считая тех туалетов и драгоценностей, которые я тебе подарила.

— А с двумя детьми выйдет по тридцать су в день.

Анжелика устало вздохнула.

— Пойдем, Флоримон, — сказала она малышу. — Видишь, тетя Ортанс устала от тебя. Пары варенья затуманили ей голову, она заговаривается.

Ребенок поспешил к матери, звеня своей блестящей погремушкой. Тут уж Ортанс окончательно взбеленилась.

— Ничего себе погремушка! — завопила она. — У моих детей никогда не было ничего похожего. Жалуешься, что у тебя нет денег, а сама только что купила сыну дорогую игрушку.

— Но ему так ее хотелось. Да и не такая уж она дорогая. У ребенка сапожника точно такая же.

— Все знают, что простолюдины не умеют экономить. Они балуют детей, но не дают им никакого образования. Перед тем как покупать бесполезные вещи, вспомнила бы, что ты нищая, а у меня нет ни малейшего желания содержать тебя.

— Я и не прошу, — оборвала ее Анжелика. — Как только вернется Андижос, я перееду в гостиницу.

Ортанс пожала плечами и с презрительной жалостью рассмеялась.

— Решительно, ты еще глупее, чем я думала. Ты не имеешь понятия ни о законах, ни о том, как они исполняются. Он ничего тебе не привезет, твой маркиз д'Андижос.

Мрачное предсказание Ортанс сбылось почти сразу же.

Маркиз д'Андижос, едва появившись на пороге в сопровождении верного Куасси-Ба, тут же сообщил Анжелике, что все имущество в Тулузе опечатано. Ему удалось привезти только тысячу ливров, которые под большим секретом одолжили два крупных арендатора арестованного графа. Большая часть украшений Анжелики, золотая и серебряная посуда и почти все ценные вещи, имевшиеся в Отеле Веселой Науки, в том числе золотые и серебряные слитки, конфискованы и переданы в казну тулузского наместника, а частью увезены в Монпелье[6].

Андижос, казалось, испытывал замешательство. Обычные словоохотливость и добродушие оставили его, он то и дело украдкой озирался по сторонам. Кроме всего прочего, маркиз рассказал, что после ареста графа де Пейрака в Тулузе начались волнения. Ходили слухи, что во всем виноват архиепископ, и возле его дворца поднялся настоящий бунт. К Андижосу пришли капитулы и, ни много ни мало, просили его поднять восстание против власти короля. Маркизу с большим трудом удалось вырваться из Тулузы и уехать в Париж.