Helene P. Scheglova - Наследник герцога Страница 6

Милле создавал композиции из разных предметов, а Эдмону приходилось рисовать натюрморт за натюрмортом.

Под конец он так устал, что у него дрожали руки. Ему даже начало казаться, что столь любимое занятие, как рисование, начинает его раздражать и вызывать ненависть.

На самом деле Милле было очень жаль Эдмона, и каждую минуту он повторял в своём сознании, словно оправдывая свои действия: «Так надо…»

– На сегодня достаточно, – наконец произнёс он, когда на часах в классной комнате стрелки показали пятнадцать минут девятого. – На сегодня вы свободны.

– Спасибо, господин учитель…

Это была вторая фраза, сказанная Эдмоном за всё это время.

– Господи!.. – взмолился маэстро, когда сюртук Эдмона мелькнул в дверях здания, где находилась его комната. – Я уже думаю, не совершаю ли ошибку…

Тем временем Эдмон открыл свою комнату, каким-то чудом умудрился зажечь лампу у входа и, едва сделав всего четыре шага, упал от слабости прямо посреди комнаты. Жутко болели пальцы рук, он чувствовал каждый сустав, который отдавал тупой болью. Его словно побили: спина и ноги от долгого сидения на месте изнывали настолько, что сейчас встать и сесть в кресло, стоявшее в полуметре от него, было недостижимой целью. Удивительно, что ему удалось добраться до комнаты, да и отсутствие необходимости подниматься на второй этаж тоже сыграло свою положительную роль. Эдмон лежал и в ступоре смотрел на свои дрожащие руки. Он настолько оцепенел, что даже не услышал, как окно открылось, и в комнату, едва преодолев подоконник, пробралась, как ангел ночи, Элоиза.

– Боже мой! – воскликнула она, бросаясь к Эдмону, – что случилось?! Я была здесь уже два раза, но тебя не было.

Она опустилась рядом с ним и положила его голову себе на коленки.

– Что с тобою сделали? – чуть не плакала она, обнимая его и целуя лицо. Она взяла его руку и тут заметила, как странно дрожали тонкие пальцы юноши. – Что с твоими руками?! Кто это сделал? Эдмон, ответь мне, пожалуйста!

– Меня только что отпустили с практического занятия… – очень тихо произнёс он.

– Как? – удивилась она. – На каком основании? Что они себе позволяют!

– Да какая разница… – столь же безразлично, сколь Элоиза была в раздражении от случившегося, ответил Эдмон, прижимаясь к девушке и глядя в пустоту комнаты.

Она взяла его ладони и прижала к своим щекам. Она поняла, что Эдмона наказали из-за неё. Дополнительные часы занятий никому никогда просто так не давали, разве что кто-то из учеников сам просил у преподавателей о подобном. И насколько ей было известно, Эдмон подобного не делал.

– Элоиза… я хочу у тебя спросить кое о чём… когда ты успела нарисовать тот рисунок, что лежит на столе?..

– Ты так слаб, тебе нужно отдохнуть, а ты утруждаешь себя, спрашивая о подобной чепухе…

– И всё же… – настаивал Эдмон.

– Когда ты спал, глупенький, – легонько поцеловав его, ответила она. – Ты уснул прямо у меня на руках. Я не хотела мешать, собралась было уйти, но ты лежал так живописно, что я не удержалась и сделала тот рисунок. Потом я укрыла тебя одеялом и ушла. Вот и всё… Ладно, больше ни слова о рисовании, оно и так тебя сегодня довело. Тебе надо переодеться и отдохнуть. Сможешь подняться?

– Постараюсь…

Он поднялся сперва на колени, а спустя несколько секунд выпрямился, слегка пошатнувшись. Элоиза поймала его за руку. Юный герцог стал медленно раздеваться, насколько быстро позволяли его ослабшие и наполовину занемевшие руки расстёгивать пуговицы на одежде. Элоиза сидела позади него на кровати, поджав под себя ноги. Она сейчас боролась с двумя противоречивыми желаниями, одно из которых было остаться здесь, с ним, а другое – уйти поскорее, чтобы его снова не наказали, и он не испытывал жуткой боли, ибо ещё два дня подряд такого испытания, и это закончится фатально. Она прекрасно понимала, что Эдмон просто жертвовал собою ради неё. И она решила уйти. Едва ступив шаг, она услышала:

– Неужели после всего ты всё ещё меня стесняешься? – он стоял, обернувшись в её сторону.

– Нет… – она не поворачивалась к нему; стояла, обхватив саму себя за плечи и не двигалась, поникнув головою. – Я просто не хочу, чтобы тебя снова так наказали из-за меня.

– Какая ерунда! – раздался его уставший смех. Он протянул к ней свою руку и сказал: – Иди ко мне…

Как заманчиво прозвучали его слова!

Она повиновалась. Крепко обняла его, ощущая на своей щеке холод шёлка его халата. Словно в последний раз видела юношу или боясь, что его отнимут у неё. Так ребёнок прижимает к себе свою любимую куклу из страха, что заберут навсегда.

– Не покидай меня… – прошептал он, склоняясь над её головой…

На улице едва рассветало. Элоиза открыла глаза, словно и не спала, взглядом скользнув по оголенным плечам Эдмона и его темным локонам волос. Нежный и чистый он был похож сейчас на спящего ангела. Даже не хотелось притрагиваться к нему, чтобы не разбудить. Скоро взойдёт солнце и коснётся своими теплыми лучами его лица и тела. Сейчас она хотела стать солнечными лучами.

Она четко осознавала, что надо уходить, но ей не хотелось этого. Хотелось одного – просто смотреть на него, видеть его лицо, глаза и лёгкую улыбку, навеянную сладким сном.

Внезапно из глаз Эдмона потекли слёзы. Что же он сейчас видел в своём сознании, что могло вызвать реальные слёзы? Сколь сильными должны быть чувства, чтобы разрушить преграду между сновидениями и реальностью и вызвать в сердце и душе эмоции!

Элоизе вдруг стало не по себе. Ей надо было уходить – на часах пробило половину шестого утра – но она словно застыла на месте. Её сердце приказывало ей обнять Эдмона, а разум – покинуть комнату, иначе его снова ждёт наказание, и, вероятно, ещё более жестокое.

Элоиза встала, поправила на себе ночнушку, накинула свой плащ, перелезла через подоконник, быстрыми шагами направляясь к калитке, абсолютно никем не замеченная, кроме одного человека, который в этот ранний час не спал и стоял на балконе своих аппартаментов, наблюдая, как девушка исчезает за калиткой.

Конец ознакомительного фрагмента.