Жаклин Санд - Сердечная тайна королевы Страница 6

Мазарини, наконец, заметивший лейтенанта, поманил его пальцем. Эме подошел, коротко поклонился и приготовился внимать.

– Вы видите герцога де Бофора? – голос с мягким итальянским акцентом чуть дрогнул. Несмотря на свою сметливость и талант в государственных делах, кардинал был трусоват – не чета покойному Ришелье.

– Да, монсеньор.

– Я хочу, чтобы вы узнавали для меня, что он станет делать.

– Монсеньору нужны шпионы из моих гвардейцев?

– Ах, нет, нет. Шпионов у меня достаточно. Де Бофор нетерпелив и может попытаться что-то предпринять против меня. Я хочу, чтобы вы меня защитили. Предвосхитили удар.

Эме не успел ничего ответить Мазарини, потому что в эту минуту церемониймейстер воскликнул:

– Его величество король Франции и Наварры Людовик Тринадцатый!

«Однако как он постарел», – подумал де Фобер, глядя на мрачное по обыкновению, бледное лицо короля, обрамленное седеющими волосами. Взгляд Людовика был устремлен куда-то поверх пышных плюмажей и вычурных причесок. Казалось, король не замечает всей этой толпы.

Дамы явно жаждали развлечений и танцев. Королевские приемы, позволяющие делать и то, и другое, были большой редкостью даже в те времена, когда монарх находился в добром здравии. А уж теперь – и подавно.

Людовик совершенно не собирался принимать активное участие в общем веселье. Анна-Женевьева, столкнувшись с ним взглядом, поспешила почтительно склониться в церемонном реверансе. Лицо короля напоминало маску. И вместе с тем, за ним поворачивались другие лица – словно подсолнухи, тянущиеся к солнцу.

Воздух здесь просто пропах интригами. Прием напоминал цветник, полный хищных растений. Многие приглашенные, сверкая драгоценностями, шептались по углам – углов отчетливо не хватало. Эме осторожно перемещался по залу, так как Мазарини отвлекли, и старался держаться поближе к герцогу де Бофору. Врага нужно знать в лицо и понимать, чего ждать. Изменился ли герцог за те годы, что провел в изгнании?

Не особенно. Говорят, он и раньше был знатным сердцеедом, во всяком случае, на людях. Женственные манеры герцога заставляли подозревать его кое в чем, однако что не доказано – того как бы не существует. Сейчас де Бофор отирался возле герцогини де Монбазон, оттеснив Лонгвиля, щеголявшего кислым выражением лица. Прекрасная Мари явно больше благоволила к внуку Генриха Четвертого. Эме, заинтересовавшись, обвел взглядом зал. Интересно, а где пропадает герцогиня де Лонгвиль? За этой дамой тоже нужно следить: нежный цветочек оказался хитрым растением. Несколько лет – и та еще будет интриганка, всех за пояс заткнет.

Анна-Женевьева, как выяснилось, побеседовав с королем (де Фобер догадывался, о чем они говорили – уже некоторое время при дворе ходили слухи, будто брата герцогини, талантливого молодого полководца герцога Энгиенского, назначат командующим войсками во Фландрии), отошла к окну. Обмахиваясь веером, герцогиня нацепила на лицо скучающее выражение, чтобы ее оставили в покое. Верный защитник Фабьен де Ру куда-то делся. Любопытно.

Однако нынче вечером герцог де Бофор старался охватить своим вниманием как можно большее количество дам. Эме не удивился, увидев, что тот направляется к юной герцогине, и постарался встать так, чтобы краем уха услышать их разговор. Статуя, изображавшая очередную богиню римского пантеона, оказалась весьма благосклонна к лейтенанту, скрыв его от глаз собеседников.

Анна-Женевьева де Лонгвиль была не из тех, кого прилично было проигнорировать. Бофор рассчитывал убить двух зайцев одним выстрелом. Он уже понял, что нынешней наперсницей королевы является принцесса Конде, и надеялся заручиться ее расположением во что бы то ни стало. Кроме того, ему очень хотелось позлить Лонгвиля.

Герцог прекрасно знал, что мадемуазель де Бурбон была насильно выдана замуж за «противного старикашку». За то время, что де Бофор отсутствовал в Париже, нескладная девочка-подросток успела вырасти и превратиться в прелестнейшее создание. Можно быть уверенным, что через год-другой молодая герцогиня станет настоящим светилом. И это – при дворе, который славился как собрание женской красоты всех типов!

Небрежно помахивая надушенным платочком (в зале было невыносимо жарко, окна не открывали из опасений за здоровье короля), де Бофор подошел к герцогине де Лонгвиль.

– Приветствую вас, сударыня!

– Рада вас видеть, герцог! – лицо молодой женщины привычно замерло в гримаске радушия. Но де Бофору этого слабого проявления интереса к нему было мало. Он желал покорять женские сердца и блистать.

Тем более занятно было пофлиртовать с женой Лонгвиля.

– Прекрасный вечер! – никакой другой фразы де Бофор придумать не смог. Потому что его взгляд за секунду до того случайно скользнул чуть ниже самого последнего камушка сапфирового ожерелья, украшавшего шею мадам де Лонгвиль.

Шейка была очаровательна, но еще более заслуживало внимания то, на чем лежал этот самый последний камушек. Мадам де Монбазон ревниво говорила герцогу, что у девчонки де Лонгвиль самая красивая грудь во всем королевстве. И ведь не ошибалась, чертовка этакая!

«Почему она носит такие старомодные вырезы?! – подумал де Бофор. – То, что ей дала природа, нужно выставлять напоказ!»

– Я бы не сказала. Жаль, что его величество не танцует! – герцогиня обмахнулась веером. Причем сделала это таким образом, что ее декольте оказалось полностью скрыто от жадного взора герцога страусовыми перьями.

– Людовику пора танцевать павану, а не менуэт! – наклонившись к уху собеседницы, прошептал герцог. Это был верх остроумия: в Испании павану танцевали на похоронах. Анна-Женевьева строго глянула на де Бофора.

– Я думаю, – холодно заявила она, – что его величество вполне в состоянии танцевать. Просто ему не хочется этого делать.

Королевские поступки не обсуждают.

– Да он же живая мумия! – де Бофор, несмотря на весьма прозрачный намек прекратить злословие, продолжал изощряться в остроумии. – Хорош бы вышел балет! Давайте облачимся в костюмы скелетов и пойдем танцевать на кладбище!

Бирюзовые глаза нехорошо сверкнули.

– Я бы на вашем месте поостереглась говорить такие вещи. Вы в фаворе, герцог, и все об этом говорят. Но фавор может закончиться в одну секунду. И вы опять отправитесь в изгнание. Короля нужно благодарить за милосердие, а вы…

Герцог понял, что сказал лишнее. И поспешил исправить положение.

– Я всего лишь беспокоюсь о том, что его величество слишком гнусно выглядит нынче! Это наводит на меня уныние!

Следовало понимать – «грустно». Это оказалась обычная оговорка де Бофора, причем достаточно безобидная.