Мэдлин Хантер - Строптивая герцогиня Страница 6

Под густыми усами расплылась довольная улыбка.

— Вы знакомы с моей музыкой? Я знаю, что моя соната исполнялась на одном из скромных концертов в Лондоне. Но то, что вы слышали обо мне и помните мое имя, удивительно!

Его действительно сразили наповал познания Эйдриана. Казалось, что он, дабы выразить свои эмоции, сейчас разразится слезами или упадет в обморок. Среди молодых представителей богемы считалось модным выставлять на всеобщее обозрение свои чувства, которые являлись как бы другой стороной сильных, экспрессивных эмоций, выраженных в их музыке или ином виде творчества.

Глядя в окно на сад, композитор вновь предался высоким мечтам. Аттила, может быть, немножко глуп, но не скандалист, как Стефан, решил Эйдриан. Возможно, именно венгр — любовник герцогини, а не поляк. Черт, может статься, что оба.

А впрочем, может, и все.

Подобная мысль разозлила его.

Без слов ясно, что Стефан не поедет в Англию, но другие могли поехать с герцогиней. Он бы разрешил, но сейчас, сидя за столом, Эйдриан внезапно решил, что никто из приближенных Софии Роли не будет сопровождать ее в Девон.

— Позвольте мне продолжить знакомство, — обратился к Эйдриану мужчина, сидевший ближе всех. — Я Жак Деларош, а красивый мошенник слева от меня — Дитер Вюрцер.

Жак представлял собой элегантного молодого человека с красивыми чертами лица и принадлежал к тому сорту мужчин, которые скорее останутся голодными, чем откажутся от модного пальто. Блондин Дитер, фамилия которого говорила о его незнатном происхождении, обладал большим благородством, чем Стефан, назвавшийся польским принцем.

Эйдриан снова воспользовался информацией Чарлза.

— Как приятно познакомиться с таким талантливым поэтом, а также с одним из многообещающих молодых писателей Пруссии! — воскликнул он.

Два поэта, писатель и композитор, подумал Эйдриан. И все иностранцы. Стоит заметить, что среди них нет художника. Этот человеческий зверинец явно не укомплектован. Эйдриан расценил такой факт как упущение со стороны герцогини. Спонтанная экстравагантность, возможно, и очаровательна, пока преднамеренное потакание своим слабостям не требует расплаты.

— А вы художник? — поинтересовался Дитер.

— Нет.

Все трое посмотрели на него более внимательно. Аттила по-прежнему держался невозмутимо.

— Вы не знаете, чем вызвана внезапная суматоха? Что-то случилось? — спросил Жак. — Шум разбудил меня ни свет ни заря.

— Как будто слуги перевернули все вверх дном, как бывает во время генеральной уборки, — пожаловался Дитер. — Один из них ворвался в мою комнату, чтобы забрать серебро.

— Нет, это не уборка, — пояснил Эйдриан, — а полный переезд.

— За город? — с энтузиазмом спросил Аттила, его внимание вернулось к группе.

— Да.

Дитер окинул Эйдриана внимательным взглядом:

— И когда же она уедет?

— Отъезд намечен на завтра.

Эйдриан закончил завтрак и поднялся. Пора убедиться, что герцогиня проснулась, пришла наконец в себя и укладывает вещи. Он пошел вверх по лестнице. Быстрые шаги за ним следом принадлежали Жаку.

— Дитер, кажется, думает, что София отправится в путешествие одна, — заключил он, стараясь не отставать от Эйдриана.

— Я буду сопровождать ее.

— И еще Дитер думает… Вы знаете, он очень тихий, но очень осмотрительный. Он думает, что суета в доме означает его закрытие.

— Все делается по желанию ее светлости.

— Она ничего не сказала нам. В последний раз мы видели герцогиню, когда вы несли ее на руках… ночью. И я позволю себе спросить: есть ли у вас право осуществлять такие приготовления от имени герцогини, особенно касающиеся нас?

— Но кому-то нужно это делать, вот я и делаю. Лицо Жака вытянулось.

— Она сказала мне как-то… но я просто подумал, что приготовления были… мои извинения, что спрашиваю вас, но, я уверен, вы поймете, я забочусь о герцогине, чье сердце так великодушно… И если кто-то добивается преимущества, как Стефан… О, я уверен, он еще проклянет тот день, когда родился, когда узнает, кто вы, особенно после того, как вы застали его прошлой ночью, когда он допустил такие вольности…

Мягкий, учтивый Жак выпалил свой бесконечный монолог с таким подобострастием, что не оставалось сомнений — он думает об Эйдриане как о важной персоне.

Помедлив с ответом, Эйдриан улыбнулся. Французский поэт направился в столовую продолжать завтрак.

Дженни впустила Эйдриана в апартаменты Софии только для того, чтобы проинформировать его о своей госпоже, отправившейся на прогулку в сад с оцелотом Камиллой.

Эйдриан смотрел в замешательстве, во что превратилась гардеробная. Беспорядок стоял неописуемый. Он не мог даже предположить, что женщина может иметь так много одежды. Дюжины вечерних платьев, разнообразие женских шляпок, масса перчаток и туфель… Оказывается, одним из излюбленных занятий герцогини было хождение по модным лавкам.

— На завтра приготовьте только два саквояжа. Остальное можно послать позже, — распорядился Эйдриан. И прошел в сад, чтобы проинформировать леди о том, что он успел сделать, действуя в ее интересах.

Она отдыхала на скамье под цветущей грушей. Камилла разгуливала на длинном поводке, осторожно поглядывая по сторонам длинными, узкими глазами. Герцогиня была одета по последней моде. Широкие юбки, невероятных размеров рукава розового платья скрывали женственные формы, за исключением талии, перехваченной поясом, и оставляли открытыми лишь бледные руки и шею.

Эйдриану не нравилась новая женская мода, он с сожалением вспоминал мягкий классический стиль своей юности. Невысокой герцогине новый стиль одежды не шел. Впрочем, как и цвет платья, хотя, надо признать, сам по себе очень красивый. Он уже заметил ее пристрастие к розовому оттенку, видимо, она не задумывалась, подходит ли он к ее глазам и цвету кожи. Экстравагантная женщина, возможно, но не слишком уверенная в себе.

Эйдриан шел, вдыхая ароматы весны, наполнявшие сад. Ему впервые довелось увидеть герцогиню при естественном освещении. Прошлой ночью тусклый свет свечей больше скрывал ее черты, чем показывал.

Сейчас от его глаз не ускользнуло, что темные волосы герцогини настолько же блестящи и великолепны, как вчера, и что даже современный наряд не в силах скрыть ее женские прелести, которые он некоторое время успел подержать в своих руках. Кремовый цвет лица являл собой образец совершенства.

Он узнавал породу герцога в маленьком упрямом подбородке и полной нижней губе, в прекрасных, нежных очертаниях носа. Она, несомненно, красива. И совершенно неподражаема, особенно когда ее зеленые глаза на секунду замирали на чем-то. Вот и сейчас, увидев его, ее глаза замерли.