Кортни Милан - Искушение любовью Страница 6

Марк посмотрел в ту же сторону. Несколько лучей солнца, пробившихся сквозь тучи, весело играли на разложенных на рыночных прилавках товарах. Немногочисленные покупатели расположились так, чтобы удобнее было наблюдать за их разговором. Но взгляд священника был устремлен не на них, а на женщину, только что появившуюся на площади.

Сначала он обратил внимание только на ее волосы. Каскад иссиня-черных локонов и косичек, искусно уложенных в затейливую прическу, едва прикрытую крошечной кружевной шляпкой. Волосы достигали плеч. Марк всегда считал черный не цветом, а отсутствием цвета, но ее волосы, казалось, вобрали в себя все существующие оттенки. Они блестели и переливались на солнце. Наверное, если освободить их от шпилек и этого маленького кусочка кружев, то они тяжелой волной упадут почти до колен. Теплое шелковое облако, в которое так хочется погрузить руки.

Женщина двигалась легко и плавно, почти скользила по площади, и он подумал, что под пышными юбками должны прятаться длинные, стройные ноги. Это было ясно по ее походке. Она остановилась, не дойдя до трактира, и принялась разглядывать овощи, которые зеленщик, готовясь к рыночному дню, уже начинал понемногу выставлять на продажу. О том, как она рассматривала кочан капусты, можно было сочинить целую поэму.

Только потом Марк осознал, на что пялится священник. Платье незнакомки было бледно-розового оттенка, но опоясывала его вишнево-красная лента. Такие же ленты украшали корсаж, подчеркивая нежные округлости груди, хотя она отнюдь не нуждалась ни в каких дополнительных уловках. Ее фигура была потрясающей. Сногсшибательной. Она не была чрезмерно тонкой и хрупкой, и в то же время ее никак нельзя было назвать пышнотелой. Но рядом с этой женщиной любая другая показалась бы плохо сложенной.

Марк вдруг почувствовал острый укол сожаления.

Почему никто и никогда не пытается свести меня вот с такой женщиной?

В Лондоне она собрала бы немало взглядов — восхищенных и любопытствующих, а не презрительных. Но здесь? Несомненно, жители Шептон-Маллет не знали, что и думать о подобной женщине — или о таком вот смелом туалете. Зато Марк это прекрасно знал. Ее платье как будто приказывало: посмотри на меня.

Он всю жизнь терпеть не мог подчиняться приказаниям и поэтому отвернулся.

— Ах да, — сказал Льюис. — Это миссис Фарли. — По его тону можно было сделать вывод, что миссис Фарли не является желанной гостьей в этом городке, но лицо говорило совсем об ином. Он смотрел на нее скорее с жадностью, нежели с возмущением. — Вы только поглядите на нее.

Марку совсем не хотелось таращиться на миссис Фарли. Мысленно он как бы построил высокую стену из стеклянных кирпичей — прозрачную, но непроницаемую. С каждым вдохом он напоминал себе о том, кто он такой. Во что верит. Вдох за вдохом, кирпичик за кирпичиком он возвел крепость, в которую заключил свое желание — до того, как оно успеет овладеть сознанием и разрушить его жизнь. Он был хозяином собственного тела и своих инстинктов, и ничто не могло заставить его сдаться.

Ни желание. Ни вожделение. Ни похоть. В первую очередь — похоть. Обретя контроль над собой, Марк снова взглянул на миссис Фарли. Но все равно, даже с этим глупым чувством, запертым на замок, она показалась ему невероятно красивой.

— Она приехала почти две недели назад. Вдова. Но о своей семье или прошлом рассказывает очень мало и неохотно. Скорее всего, потому, что о таком прошлом, как у нее, лучше не распространяться. Достаточно одного взгляда — и можно тут же вообразить, чем ей приходилось заниматься.

Что ж, священники тоже обладают воображением, как и все прочие люди, подумал Марк. Однако сплетничать о поведении других им все же не следует. Миссис Фарли рассеянно оглядела рыночную площадь, и ее взгляд упал на него. Выражение ее лица нисколько не изменилось — на губах по-прежнему играла еле заметная загадочная улыбка.

Даже будучи защищенным стенами своей стеклянной крепости, Марк ощутил, как сгущается напряжение вокруг — словно где-то рядом ударила молния. Миссис Фарли секунду постояла и двинулась в их сторону.

Не дав ей приблизиться, Льюис бросился наперерез. Он проскочил сквозь каменные арки Маркет-Кросс, поравнялся с миссис Фарли и положил ладонь ей на плечо. Это не было похоже ни на ласковое, ободряющее прикосновение святого отца, ни на жест порицания. Рука Льюиса, затянутая в перчатку, приземлилась в опасной близости от груди прекрасной вдовы.

Светская улыбка миссис Фарли говорила о ее искушенности. Ее откровенный наряд свидетельствовал о том, что она привыкла соблазнять мужчин. Сплетни, пересказанные священником, намекали на то, что на самом деле она еще хуже. Но когда Льюис коснулся ее, она невольно напряглась. Это было почти незаметно — полшага назад, чуть сдвинутые брови, но тем не менее наблюдательному человеку этого было вполне достаточно. На долю секунды она стала похожа скорее на разъяренную кошку, чем на грациозного лебедя, ее многоопытность и чувственность вдруг испарились, и это мгновение выдало ее с головой. Миссис Фарли явно не была такой, какой хотела казаться.

Марк внезапно почувствовал интерес, который не смогли бы пробудить ни глубокое декольте, ни потрясающее телосложение.

Льюис и миссис Фарли находились в нескольких ярдах от него и, несомненно, не догадывались, что кто-то может слышать их разговор. Но они стояли прямо напротив арки Маркет-Кросс, и слышимость была на удивление хорошей, так что Марк мог разобрать каждое слово.

— Послушайте, миссис Фарли, — прошипел священник. — Сегодня не рыночный день, и вам нет нужды выставлять напоказ свой… товар. Подобное здесь спросом не пользуется.

Она вздрогнула от его прикосновения, отметил Марк, но намек на то, что она торгует своим телом, не смутил ее ни на секунду.

— А, преподобный, — небрежно бросила миссис Фарли. Она тоже говорила вполголоса. — Все, что продается на торгу…

Она многозначительно замолчала. Марк машинально закончил про себя фразу. Все, что продается на торгу, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести[1]. Он тут же вернулся на двадцать лет назад, к одним из самых первых своих детский воспоминаний. Он читает матери заученные наизусть стихи из Библии, а она смотрит в стену за его спиной и слегка кивает, как будто в такт одной ей слышной музыке. Слова Священного Писания, четко и недвусмысленно определяющие, что есть добро и что есть зло, впечатались ему в память навсегда.

Льюис покачал головой:

— Я не понимаю, о чем вы. Здесь продается зерно. И скот.