Барбара Мецгер - Крылья любви Страница 63

– Вам не кажется, что спиртное может худо повлиять на вашу меткость?

– Для Кормака она будет вполне достаточной. Ардет приподнял бровь, удивляясь такой самоуверенности.

– Ему может повезти.

– Да, я могу попасть ему в плечо, а не в сердце.

Ардет подумал, что это ничтожество, видимо, стреляет прилично, иначе кто-нибудь уже избавил бы мир от него. Он пригубил вино и сказал:

– Дело не в Кормаке, и мы оба это понимаем.

– О, так вы не прочь занять его место? Я могу попросить своих секундантов, чтобы они известили его о замене. – Он указал на двух мужчин за соседним столом. – Если Кормак не возражает, я готов согласиться.

Ардет не счел нужным отвечать на эту дерзость.

– Я полагал, что мы договорились, что вы не станете болтать лишнее обо мне и о моей семье.

Уиллфорд изобразил пренебрежительную усмешку.

– Вы дали согласие не распространять нежелательные слухи обо мне, но не сдержали слово. Должно быть, вы что-то сообщили, намеки на это я услышал в военном министерстве. И я не получил положенного повышения по службе.

Ардет поставил на стол все еще полный бокал с вином.

– Слухи пошли не от меня, а от ваших людей, из того же источника, что и мои сведения о вас.

– Вся эта история – ложь от первого до последнего слова.

– Выходит, мы оба стали жертвами необоснованных сплетен?

Уиллфорд не посмел посмотреть Ардету в глаза. Сидел и смешивал карты, чтобы чем-то заняться для виду.

– Почему вы молчите? Либо вы виновны в том, о чем говорят, либо я сущий бес. Итак, позвольте мне спросить вас: вы верите в колдовство?

Карты выскользнули из рук Уиллфорда и рассыпались по столу.

– Разумеется, нет. Вся эта чепуха сгинула вместе со Средневековьем.

– А как насчет проклятий в таком случае? Считаете ли вы, что кто-то может наслать злые чары на другого человека, скажем, лишить его мужской силы или превратить в жабу?

Уиллфорд произнес «нет», однако без особой уверенности.

– И тем не менее вы заявили, будто я занимаюсь черной магией. Мой шурин возразил вам. Я обнаружил, что родственники всегда ведут себя так, они блюдут семейную честь.

– Никто даже на минуту не поверил тому, что я сболтнул. Мы все были порядком пьяны, вот и все.

Ардет достал «счастливую косточку» Сатаны и положил ее на стол. Уиллфорд откинулся на спинку стула – подальше от маленького, похожего на берцовую кость предмета.

– Возможно, что проклятия имеют силу, – заговорил Ардет, коснувшись кончиками пальцев амулета дьявола. – Кто говорит, что это частица мощей святого, кто считает косточку игрушкой падшего ангела. В точности не знает никто, но этот амулет высоко ценят те, кто верит во Властелина Зла.

Уиллфорд резко выпрямился на стуле.

– Значит, вы признаете, что вам известны языческие обряды?

– Я изучал очень многое и никогда не считал, что познание – грех. В данном случае я не знаю, что это такое – фабричное изделие или просто корешок растения – и как оно действует. И кто вообще знает? Не имеет значения. Готовы ли вы поставить на кон свою жизнь против его силы?

Уиллфорд посмотрел на иссохший обломок.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что, если завтра утром вы явитесь на условленное место, я наложу на вас проклятие этого амулета. Вы будете страдать всю вашу долгую, полную боли жизнь. Думаю, смерть вам покажется милосердием. – Он снова взял косточку в руку. – Да, и еще. Небольшие частицы вашего тела начнут отваливаться. Ухо, нос, пальцы на ногах… член и так далее.

– Вы не сможете это сделать!

– Смогу. А может, и нет.

Уиллфорд вскочил, готовый убежать из комнаты. Ардет дотронулся ладонью до его рукава – совсем легко, без нажима, но Уиллфорд плюхнулся на свой стул.

– Я вам не верю, – заявил он, однако тон его слов был куда менее уверенным, нежели их смысл. – Это вздор.

– А что вы скажете вот об этом?

Из другого своего кармана Ардет вынул пачку расписок на карточные долги, и на каждой из них стояли инициалы Уиллфорда.

Если до сих пор лицо Уиллфорда было багровым от злости, то теперь оно сделалось смертельно бледным.

– Откуда вы это взяли?

– Я взял это у ваших кредиторов. Сам я не играю, как вы знаете. Я, случается, заключаю сделки, но редко держу пари. Большинство из тех, кому вы должны, были счастливы принять предложенные мною условия оплаты. Видимо, они опасались, что иначе им никогда не увидеть своих денег. Вы провели бы годы за решеткой в долговой тюрьме. – Ардет развернул долговые поручительства веером, словно игральные карты. – Хм, я вижу, что вы такой же плохой игрок, как и офицер.

Общая сумма долгов была значительной, гораздо большей, чем Уиллфорд мог уплатить, и оба это знали. Уиллфорд надеялся, что Ардет не знает о других его долгах и о долгах семьи его супруги.

– Я могу получить помощь от своих родственников. Вы же сами сказали, что члены одной семьи заботятся друг о друге.

– Вашим родным надоело платить за вас. Родственники вашей жены закрыли свои кошельки. Более того, один из тех, кому вы задолжали, брат вашей жены. Он без малейших угрызений совести продал ваши векселя мне, то бишь дьяволу. Нет, у вас не осталось никаких ресурсов, и я подаю векселя ко взысканию. Прямо сейчас.

– Помилуйте, отсрочка на месяц – это обычная между джентльме… – Уиллфорд умолк, прервав себя на полуслове.

Ардет кивнул:

– Вот это правильно. Я не джентльмен. Как, впрочем, и вы, поскольку все векселя просрочены больше чем на месяц.

Уиллфорд облизнул сухие губы. Посмотрел на дверь, поискал глазами своих друзей, потом снова перевел взгляд на кучу долговых расписок на столе и на зловещую белую частицу черт знает чего. Лиса, угодившая лапой в капкан, не чувствовала бы себя в большем отчаянии.

– Чего вы хотите?

– Очень простой вещи. Я хочу, чтобы вы отказались от дуэли.

– Но люди подумают, что я трус.

– А вы и есть трус.

Эти слова всколыхнули в жалкой душонке Уиллфорда остатки гордости. Оглядевшись и решив, что их с Ардетом разговор вроде бы никто не слушает, он начал было:

– Позвольте, вы не можете…

– Вы послали своих солдат под огонь пушек одних, без командира. Командир счел за благо улизнуть. Офицеру положено находиться позади линии огня, чтобы командовать боем, отдавать распоряжения, командовать атаку или отступление. Но когда он бежит с поля боя – это трусость. А как насчет того, что вы позволяли себе осуждать меня за моей спиной? Что это, если опять же не трусость?

– Всем и каждому известно, что вы не боксируете, не фехтуете и так далее.

– Вы провоцировали Кормака, совершенно миролюбивого человека, который лишь недавно обзавелся семьей. Вы так уверены, что легко разделаетесь с ним, что даже не отдохнули перед дуэлью, не освежили голову. Я и это назвал бы трусостью.