Виктория Холт - Веселый господин Роберт Страница 63

Елизавете понравилось последнее замечание, которое хитрый шотландец явно добавил, чтобы доставить ей удовольствие.

– Вы будете крестить маленького принца, ваше величество? – спросил Мелвилл.

Елизавета ответила, что она будет рада стать крестной матерью ребенка.

Но когда отпустила посла и играть роль больше не было необходимости, с тревогой подумала, что появился еще один претендент на английский трон, от которого не так-то легко избавиться.

Не было больше никаких сомнений, что граф Лестер потерял прежнее отношение к нему королевы. Норфолк и Суссекс в открытую демонстрировали ему свою неприязнь при каждом удобном случае. Только Сесил, будучи более мудрым, не проявлял в нему никакой вражды.

На празднике Двенадцатой ночи королева удивила всех, провозгласив сэра Томаса Хиниджа Бобовым королем – эта роль обычно доставалась Роберту Дадли, так как никто не обладал достаточным остроумием, обаянием и веселостью, чтобы сыграть эту роль так, как всегда это делал он.

Роберт втайне был взбешен, но ничего не мог поделать. Он никак не мог добиться личной аудиенции у королевы и поговорить с ней так, как не мог это сделать в присутствии посторонних.

Елизавета выглядела полностью поглощенной своим новым фаворитом. Норфолк и Суссекс держались вместе, и некоторые из их сторонников затевали ссоры с людьми Роберта.

Для Роберта положение стало невыносимым. Сесил проявлял внешнее дружелюбие, но Роберт знал, что он просто следует своему осторожному курсу; одно слово королевы, что ее безразличие превратилось в неприязнь, и у Роберта едва ли останется при дворе хоть один друг. Что касается народа, он никогда не пользовался у него особой популярностью; его обвиняли во всех скандалах, затрагивавших королеву.

Роберт размышлял, не стоит ли ему поддержать брак королевы с эрцгерцогом. Но не мог этого сделать, ибо это означало отказаться от всего, на что он надеялся. Роберт перестал смотреть на Летицию и сильно встревожился, так как королеву, казалось, это совсем не интересовало и она продолжала улыбаться Хиниджу. Вначале он думал, что стоит ему бросить Летицию, как и она оставит Хиниджа. Но Елизавета явно давала ему понять, что прежних отношений между ними нет. Если Роберт хотел остаться при дворе, ему следовало, как и всем остальным, повиноваться королеве.

Он чувствовал себя опустошенным и разочарованным. Праздник Двенадцатой ночи показался ему кульминацией его страданий, так как Хинидж держался намеренно оскорбительно. Хинидж приказал Лестеру задать королеве такой вопрос: «Что труднее забывается – злобные слова, сказанные недоброжелателем, или ревность?»

Это выглядело настоящим издевательством. И все же Роберт с непринужденностью, как он это умел, задал этот вопрос королеве. Улыбаясь, она притворилась, что глубоко задумалась, прежде чем ответить:

– Милорд, мое мнение, что и то и другое забывается нелегко, но ревность – тяжелее.

После праздника Роберт в ярости послал одного из своих людей в апартаменты Хиниджа с предупреждением, что ему следует приготовиться к визиту графа Лестера, уже выходящего из дома с палкой, которой он собирается его проучить.

Хинидж ответил, что будет рад графу Лестеру, но если он вздумает пожаловать с палкой, то обнаружит, что его ожидает меч.

Роберт растерялся. Он не осмеливался вызвать Хиниджа на дуэль, поскольку дуэли были запрещены королевой.

Королева, узнав об обмене любезностями ее фаворитов, послала за Робертом.

– Что касается вас, милорд, – сказала она, не глядя на него, – умоляю вас, отправляйтесь в свои апартаменты. – Затем вдруг топнула ногой и воскликнула: – Я желала вам добра, по мои милости не ограничиваются только вами настолько, чтобы никто другой не мог их получать. У меня много слуг, которых я хочу и буду, по своему усмотрению, награждать своими милостями; и, если вы думаете, что будете править здесь, мне придется преподать вам урок. Здесь есть одна госпожа и ни одного господина. Те, кто, получив мои милости, начинают вести себя нагло, должны исправиться. Им следует помнить, что как я возвысила их, так могу и опустить.

Роберт поклонился и молча ушел.

В состоянии крайнего отчаяния он просидел в своих апартаментах четыре дня. Наконец Елизавета воскликнула в притворном удивлении:

– Где милорд Лестер? Кажется, я некоторое время его не вижу.

Он явился ко двору, и она была любезна с ним, но не более того.

Лестер в упадке, ехидно говорили его враги.

И вновь королева вела себя так, будто он значил для нее не больше, чем любой другой придворный.

Суссекс открыто насмехался над ним, а королева смотрела на это.

Антагонизм возрастал. Роберт попросил своих сторонников носить голубые кружева, чтобы он мог немедленно узнать их и отличить от любого чужака. Норфолк надел на своих людей желтые кружева. Между двумя фракциями постоянно возникали ссоры: и королева отчитывала Роберта не менее сурово, чем Норфолка.

В отчаянии Роберт попросил разрешения покинуть двор и, к еще большему своему огорчению, его получил.

Он поехал в Кенилуорт, спрашивая себя, закончилась ли его мечта. Ему казалось, что королева не только никогда не выйдет за него замуж, было похоже, что она его вдруг сильно невзлюбила.

Роберт старался занять себя, увеличивая замок и расширяя парки. Потратил на благоустройство тысячи фунтов, превратив Кенилуорт в одно из самых великолепных мест в стране. Но его относительно спокойная жизнь здесь длилась недолго – оказалось, что впереди Роберта ждут еще большие неприятности.

Однажды в замок прискакал его родственник и слуга Томас Блаунт с сообщением, что один человек покаялся Норфолку и Суссексу, что ради графа Лестера он скрыл преступление. Речь шла, естественно, об убийстве Робертом его жены Эми. И этот человек, напавший на него, сводный брат Эми, Джон Эпплъярд.

– Он говорил об этом в Норфолке, милорд, – рассказал Блаунт. – Но когда такое известие достигло ушей этих благородных лордов, они, не теряя времени, разыскали Эпплъярда и пообещали наградить его, если он повторит в суде города Лондона то же, что он поведал своим деревенским друзьям.

Роберт кисло рассмеялся:

– Подумать только, а я еще награждал этого человека! Он обязан мне многими землями и богатствами. В последнее время Джон время от времени обращался ко мне за помощью, но поскольку я оставил двор, то не мог отвечать на его просьбы с той же готовностью, что и прежде, и он, должно быть, решил мне отомстить.

– Милорд, – сказал Блаунт, – вам следует отрицать это обвинение. Вы делали так прежде, должны делать и впредь.

Роберт, пожав плечами, отозвался: