Филиппа Карр - Роковой шаг Страница 64

Мне было приятно его желание сопровождать меня, но потом я стала размышлять, что меня ожидает в Эндерби. Ясно, что Дамарис очень больна. Если она умрет (а у меня было такое ужасное предчувствие), я должна буду подумать о Сабрине, и я знала, что мне лучше удалось бы справиться с ожидающими меня трудностями, если бы я приехала одна.

Когда Ланс бывал там, Сабрина держалась отчужденно. В ее маленьком ревнивом сердце таилось нелепое, но пылкое чувство обиды, и оно было направлено против Ланса только потому, что она считала, будто он для меня важнее всех.

Я сказала:

— Не знаю, что я там найду. Уверена, что у всех подавленное настроение. Сабрина теперь очень несчастна. Ланс, я думаю, что смогу управиться одна.

Он сразу понял меня. Возможно, он даже почувствовал облегчение. Грустные дела не привлекали его. Ему нравилось все, связанное с удовольствиями.

— Как хочешь, — сказал он, — но если ты все-таки пожелаешь, чтобы я поехал с тобой, тебе стоит только сказать об этом.

— Я знаю, — сказала я благодарно, — и спасибо тебе, Ланс.

Жанна настаивала на том, чтобы поехать со мной. Она считала, что я буду нуждаться в ней. И я была рада ее компании.

— А сэр Ланс, — продолжала она, — он останется дома?

— Я сказала ему, что так будет лучше. Она покачала головой:

— Ему следовало бы ехать с вами. Нельзя оставлять его одного с…

Она не докончила, и я не просила ее уточнить.

И вот в последний день марта я выехала в Эндерби.

Хотя мне было ясно, что Дамарис серьезно больна, все же я оказалась неподготовленной к тому, что нашла здесь.

Это и в самом деле был дом скорби. К моему приезду Дамарис уже умерла. Ее сердце ослабело еще в молодости, во время первого приступа ревматической лихорадки, и возвращение болезни было свыше ее сил.

Едва войдя в дом, я почувствовала, что он доволен, так как это его естественное состояние. Счастью, веселью, празднику не было места с Эндерби. Этот дом снова стал живым, он обрел свою родную стихию — зло и угрозы, навеянные трагедиями прошлого.

В маленькой комнате на первом этаже стоял гроб. Комната была затемнена занавесями, висевшими на окнах. При свете двух свечей лежавшая в гробу Дамарис выглядела молодой и красивой, и следы боли сошли с ее лица. На голове у нее был белый чепец из тонкого брюссельского кружева, и я разглядела верх рубашки с кружевным воротом. Дамарис выглядела такой мирной, отстраненной от всех хлопот жизни. Она отдыхала, но что оставалось тем, кого она покинула?

Джереми выглядел человеком, сбившимся с пути и отчаявшимся найти его снова. Он был похож на призрак. По словам Смита, мой дядя не ел и не спал. Казалось, он не способен понять, что она ушла навсегда.

— Я в отчаянии, — сказал Смит. — Когда она приехала, все здесь преобразилось. Она была сущим ангелом. И вот теперь она отправилась к ангелам… если вы верите в такие вещи. Они поступили бы лучше, разрешив ей остаться здесь. Ангелы могли бы обойтись и без нее, а мистер Джереми не может. Она ушла, и все изменилось и будет как прежде. Не знаю, что и делать, мисс Кларисса. Ведь осталась маленькая сирота. Что с нею станется?

— Мы что-нибудь придумаем, Смит, не бойся, — сказала я.

Сабрина не пришла поздороваться со мной, как она это делала прежде. Я спросила Нэнни Керлью:

— Где она?

— Последние дни никто не может справиться с этим ребенком, — ответила Нэнни. — Она замкнулась в себе и, кажется, никого не хочет видеть.

Наконец я отыскала Сабрину в одной из мансард. Она сидела под старым столом и делала вид, что читает.

— Привет, Сабрина, — сказала я. — Ты не знала, что я приехала?

— Знала, — ответила она и уткнулась в книгу. Я забралась под стол, села рядом с ней и обняла ее.

— Мне казалось, ты будешь рада видеть меня. А ты не рада?

— Не уверена.

Я начала выбираться из-под стола, но Сабрина слегка придвинулась ко мне и сказала:

— Она умерла.

Я снова села и прижалась к ней:

— Да.

— У меня теперь нет мамы.

— Дорогая Сабрина, у тебя есть все мы. У тебя есть дедушка, бабушка, прабабушка… и я.

— Все думают, что я ее убила.

— Никто так не думает.

— Они не говорят этого, но подразумевают, и это так и есть, да? Потому что она вытащила меня из замерзшего пруда.

— Это был несчастный случай, Сабрина.

— Но я подготовила этот несчастный случай, и папа ненавидит меня.

— Разумеется, нет.

— Зачем ты это говоришь, если знаешь, что ненавидит? Почему люди всегда лгут? Мы должны говорить правду.

— Конечно, должны, и мы говорим правду. Твой отец вовсе не ненавидит тебя.

— Ты лжешь, — сказала она. — Не надо лгать. Мне неважно, ненавидит ли он меня; я тоже ненавижу его. Я обняла ее и крепко прижала к себе, говоря:

— Сабрина, моя дорогая малышка Сабрина. Вдруг я почувствовала, как она прижалась ко мне. Я подумала, что она сейчас заплачет, и это было бы для нее благом. Но она не расплакалась. Вместо этого она чуть слышно сказала:

— Останься здесь, Кларисса. Я погладила ее по волосам.

— Я буду заботиться о тебе, Сабрина, — сказала я.

После этого она перестала избегать меня, и я почувствовала, что добилась успеха.

Я направилась в Довер-хаус. Бедную Присциллу совсем придавило горе. Дамарис была ее любимой дочерью. Я не думаю, что она когда-либо понимала мою мать: Карлотта всю свою жизнь была экзотической и яркой. А Дамарис была спокойной, нежной домоседкой, дочкой, которую хочет всякая женщина, — доброй, великодушной дочкой, самоотверженной до крайности, дающей все и жертвующей всем. Этой милой, любящей, простой Дамарис не было больше; она ушла, оставив за собой столь многих скорбящих о ней, чьи судьбы стали беднее без нее, людей, которые нуждались в ней.

В Эверсли было мрачно. Карлтон не выбирался из кровати, и Арабелла ощущала острое беспокойство о его здоровье. Смерть Дамарис оказалась ударом, который ей было нелегко сейчас выдержать.

Это действительно был дом скорби.

Апрельским днем, через неделю после смерти, Дамарис похоронили на церковном кладбище, где покоились несколько поколений Эверсли.

Я никогда не забуду угрюмого звона колокола, когда носильщики внесли гроб в церковь. Я держала Сабрину за руку. Она была очень спокойна, и ее прекрасные глаза казались огромными на бледном лице.

Когда мы стояли вокруг могилы и прислушивались к звукам падения земли на гроб, девочка судорожно прижалась ко мне, и я обняла ее, утешая. Она отвернулась от могилы и уткнулась лицом в мою юбку.

Я не смела взглянуть на Джереми, который был словно во сне. Я видела, что Смит стоит рядом с ним, и была благодарна Смиту. Он заботился о Джереми в прошлом и будет делать это и теперь.