Решад Гюнтекин - Птичка певчая Страница 66

Реджеб-эфенди разошёлся не на шутку. Оглашая класс громовым голосом, от которого едва не лопались барабанные перепонки, он показывал на меня пальцем и говорил:

— Ключ к знаниям, которыми обладают все страны мира, находится в руках вот этой крошечной девочки. Не смотрите на её внешность. Она ростом с мизинец, но носит в себе драгоценные россыпи. Ухватитесь за неё, возьмите за горло, вырвите у неё изо рта науку, выжмите её, как лимон!

Улыбка уже кривила мои губы. Я чувствовала, мною вот-вот овладеет один из моих проклятых приступов хохота, и готова была убежать. Господи, какой будет позор! Тут я впервые осмелилась взглянуть на класс. Что это? Все смеялись. Мой первый контакт с ученицами был установлен ласковой простодушной улыбкой. Думаю, что этот тайный обмен взглядами и улыбками исподтишка расположил нас с этой минуты друг к другу.

Смех в классе усиливался, и наконец это заметил даже директор. Он опустил на кафедру кулак, обвёл класс своими страшными косыми глазами, которые, как он выразился, не продал бы и за тысячу лир, и закричал:

— Это что такое?! Это что такое?! Это что такое?! Посади свинью за стол, она и ноги на стол. Вашу женскую породу баловать не годится. Клянусь, я вас всех изничтожу! Закройте живо рты! Что вы ржёте, как лошади?

Но девушки не обращали внимания на брань Реджеба-эфенди. Пожалуй, только я испугалась.

Речь директора продолжалась минут пятнадцать. Когда смех в классе усиливался, он стучал по кафедре кулаком, грозил девушкам полушутя-полусерьёзно:

— Вот я притащу «чипцы». Чего скалите зубы?

Под конец Реджеб-эфенди прокричал:

— Крепче в неё вцепитесь, не отставайте от неё, выжимайте её, как лимон. Если вы не вырвете у неё изо рта науку, пусть будут прокляты ваши предки, пусть станет ядом хлеб, который вам давали матери, отцы, страна, народ! — И Реджеб-эфенди вышел.

Никогда не думала, что минута, когда я останусь одна, лицом к лицу с классом, окажется такой трудной. Болтливая Чалыкушу, которая раньше могла говорить с утра до вечера без остановки, сейчас молчала, как соловей, объевшийся тутовником. В голове — ни одной мысли: что говорить? Наконец, не выдержав, я опять тихонько улыбнулась. К счастью, ученицы решили, что я всё ещё смеюсь над директором. Они тоже заулыбались. Неожиданно я осмелела, взяла себя в руки и сказала:

— Девушки, я немного знаю французский язык. Буду счастлива, если мои знания пойдут вам на пользу.

Робость мою как рукой сняло, язык развязался. Я говорила легко и свободно, чувствуя, что ученицы постепенно проникаются ко мне доверием. Как приятно обращаться к таким взрослым ханым: «Мои девушки!» Одно нехорошо — уж слишком они любили посмеяться. Я ничего не имела против этого, но ведь, не дай аллах, в классное окошко заглянут раскосые глаза Реджеба-эфенди, ст́оящие более тысячи лир. Поэтому я сочла нужным сделать своим ученицам маленькое внушение:

— Девушки! Ваша весёлость может выразиться максимум в улыбке. Не больше. Я не обладаю таким грозным оружием, как «чипцы», которыми грозил вам директор, но я просто на вас рассержусь.

Короче говоря, мой первый урок прошёл очень успешно. Когда я выходила из класса, одна девушка подошла ко мне и объяснила, что «чипцы» — это не что иное, как «щипцы». Директор имел обыкновение весьма педагогично угрожать тем, кто очень много смеялся: «Я выдеру вам зубы „чипцами“!»

Б…, 28 марта.

Я очень, очень довольна своими ученицами. Они так полюбили меня, что даже на переменах ходят за мной по пятам. Что касается моих товарищей по работе, о них я тоже не могу сказать ничего плохого. Есть, конечно, и такие, которые держатся со мной холодно, косо поглядывают, наверно, нашёптывают друг другу обо мне всякие гадости. Но даже в родном доме человек не бывает со всеми в ладах. Среди моих коллег мне больше всего нравятся две милые молоденькие учительницы, уроженки Стамбула, две неразлучные подружки. Одну звать Незихе, другую — Васфие. Но муавинэ-ханым почему-то посоветовала мне не сближаться с ними. Не могу понять, в чём дело. В училище я встретила старых знакомых. Первая — та самая высокая учительница с чёрными проницательными глазами, которая когда-то вступилась за меня в центральном рушдие. Она даёт у нас уроки раз в неделю. Это единственный человек, который не боится косых глаз Реджеба-эфенди. Пожалуй, наоборот, сам директор побаивается её. Когда о ней заходит речь, он как-то ёжится под своей лятой и говорит: «Ну и характерец! Не знаю, как от неё избавиться. Клянусь, только тогда и вздохну свободно».

Вторая — пожилая учительница с лошадиными зубами, она никогда не снимает свои огромные очки. Когда я жила в Стамбуле, нам часто случалось ездить с ней в одном пригородном поезде. Она учительствовала где-то в районе Гёзтепе. Старушка, видимо, меня узнала и всё время внимательно приглядывается.

— Аллах, аллах, — говорит она, — какое удивительное сходство! Когда-то в пригородном поезде я встречала шалунью школьницу. Вы так на неё похожи! Но та как будто была француженка, словом, иностранка. Она вытворяла такие фокусы, что весь вагон умирал со смеху.

Потупясь, я отвечаю:

— Возможно… Всё может быть…

В училище есть несколько преподавателей-мужчин: Захид-эфенди, старый учитель богословия; учитель географии Омер-бей, седой полковник в отставке; учитель чистописания, имени которого я ещё не знаю, и, наконец, учитель музыки Шейх[80] Юсуф-эфенди, личность знаменитая не только в училище, но и во всём городе. В прошлом он действительно был шейхом дервишского ордена «Мевлеви» [81]. Несколько лет назад бедняга тяжело заболел, кажется туберкулезом, и доктора заявили, что если он не переменит климат, то непременно умрёт. Два года назад Шейх Юсуф-эфенди со своей сестрой-вдовой переехал в Б… и поселился в маленьком уединённом домике. Кому случалось побывать у него, говорили, что там настоящий музыкальный музей. У него была собрана коллекция сазов и других музыкальных инструментов. Шейх Юсуф-эфенди слывёт здесь известным композитором. Им созданы такие музыкальные произведения, которые человек не может слушать без слёз. Первый раз я увидела его как-то холодным дождливым днём. На большой перемене мы всем классом вышли в сад немного размяться. Я обучала девочек новой игре в мяч. Когда мы вернулись, моё чёрное платье было насквозь мокрое от дождя.

Кстати, фасон рабочего платья, придуманный когда-то мною, начал постепенно пользоваться успехом во всей школе, даже среди моих учениц. Реджеб-эфенди возражал против цвета:

— Мусульманке не годится ходить в чёрной одежде!.. Надо облачаться в зелёное…