Сабрина Джеффрис - Не соблазняй повесу Страница 66

– Все в порядке, пойми, – произнес он ласково. – Теперь все в порядке.

– Нет, не все в порядке, – возразила Амелия. – Ты не Можешь спускаться в трюм корабля, у тебя не осталось семьи, и ты ненавидишь англичан. Какой же тут порядок?

Он обнял ее, как ребенка.

– Мне безразлично, придется ли мне когда-нибудь снова спускаться в трюм, – это раз, ты теперь моя семья – это два, и я не питаю ненависти ко всем англичанам – это три. Разве только к тем, кто носит красный мундир. – Уткнувшись носом в щеку Амелии, он добавил тихо-тихо: – Я никогда не возненавижу тебя.

– Да уж, лучше не надо, – прошептала Амелия.

Но сколько еще в нем горечи и гнева. Она слышала это в голосе у Лукаса, чувствовала по тому, как напрягались его мускулы, когда он рассказывал свою историю. Много лет должно пройти, прежде чем он все это забудет.

Сможет ли его удовлетворить совместная жизнь с англичанкой? А если нет...

Но не надо об этом думать. Он сказал, что хочет настоящего брака, и она поймает его на слове. Любым способом она должна изгнать тяжелое прошлое из его памяти. И добиться его любви.

Любовь. Труднодостижимая мечта. Полюбит ли ее Лукас? Сможет ли?

Амелия поняла теперь, что любит его. До нее это доходило постепенно, день за днем, и наконец дошло. Она любит его так сильно, что об этом больно думать. И ее сердце будет разбито, если Лукас не ответит на ее чувство.

Справившись со слезами, Амелия положила голову Лукасу на плечо. Со временем она получит от него, что сможет.

– Послушай, дорогая, – заговорил он, – нам, наверное, следует хоть немного поспать, пока есть такая возможность. После того как мы покинем эту нору, нам предстоит долгая бессонная ночь.

– Я не знаю, смогу ли расслабиться настолько, чтобы уснуть.

– Постарайся. – Он раздвинул ноги в стороны, усадил между ними Амелию и прижал ее голову к своей груди. – Но сначала скажи мне, что же это такое – убежище священника?

– Когда шотландский парламент постановил, что быть католиком – преступление и протестанты бросились отыскивать папистов, чтобы заключить их в тюрьму, преданные своей вере католические семьи укрывали священников в особо построенных для этой цели помещениях вроде того, где прячемся мы с тобой. Такие убежища сохранились и в Англии со времен королевы Елизаветы, хочешь – верь, хочешь – нет.

– Я верю. Вы, англичане, любите заставлять ваших врагов прятаться в темноте, – сказал Лукас, но в голосе у него уже было меньше озлобленности и тело не казалось таким напряженным.

Со вздохом она устроилась у него в объятиях и, убаюканная их ласковым теплом и тишиной в убежище, в конце концов уснула.

Лукасу повезло меньше. Рассказав о туннеле, он в какой-то мере избавился от страха, отравляющего душу, но по-прежнему не чувствовал себя вполне спокойно в темном замкнутом помещении.

Скверно было и то, что рассказ о резне пробудил воспоминания о последующих днях. Проведенное британским правительством официальное расследование освободило Шортленда от всякой ответственности. Никто не привлек к ответственности и отдельных солдат, поскольку никому не было известно, кто из них стрелял, а кто нет. Происшедшее было квалифицировано как трагическая ошибка, а обе стороны признаны частично виновными.

Вот так. Безоружные люди были признаны виновными в том, что их хладнокровно убили. Не в пылу сражения и не в интересах войны. Хладнокровно. И ни за что.

Несправедливость происшедшего терзала его душу до сих пор.

Амелия пошевелилась у него в объятиях, что-то пробормотала, и Лукас выбросил из головы мрачные воспоминания. Надо было обдумать иные, более важные вещи – прежде всего наилучшую стратегию их бегства. Возвращаться ли тем путем, каким они сюда попали, или пересечь поле и выйти на проезжую дорогу далеко внизу?

Эти размышления захватили его, а потом и усыпили. Сказалась усталость нескольких бессонных дней и ночей, проведенных в дороге, и Лукас погрузился в неспокойную, прерывающуюся дремоту.

Сон начался как обычно. Одетый в тюремные лохмотья, он заперт в непроглядно темном туннеле, задыхаясь, слышит доносящиеся до него сверху крики убиваемых и бессмысленно хватается за нож...

Лукас пробудился, тяжело дыша и дрожа всем телом, но на этот раз с ним рядом была Амелия, она гладила его, нашептывала ему на ухо утешительные слова, целовала его щеки, подбородок, шею. Она успокаивала его, как грум успокаивает порывистого коня, и от ее нежности Лукас наконец расслабился.

Он уснул, и теперь это был крепкий сон без сновидений.

Пробудившись, Лукас обнаружил, что лежит, распластавшись, на холодном каменном полу. Но Амелия исчезла.

Лукас вскочил в панике и увидел – да-да, черт побери, увидел – ее неясный силуэт в открытом дверном проеме, а над головой ее сияла полная луна.

– Что ты делаешь? – прошептал он, вставая на колени, чтобы втащить ее в келью.

– Солнце уже село. Аты был прав. Если хорошенько прислушаться, можно уловить, когда солнце клонится к закату.

Лукас ошеломленно смотрел на нее. Он проспал весь день в этом адском месте? Чудеса!

Поднявшись на ноги, он подошел к отодвинутой плите и тщательно осмотрел развалины за ней. Потом выбрался наружу. Амелия собиралась последовать за ним, но он замотал головой:

– Оставайся там. Если услышишь что-нибудь подозрительное, задвинь плиту и жди, пока не сможешь выбраться.

Бесшумно ступая, Лукас бродил по развалинам, потом постоял на месте и пригляделся к лесу. Он не заметил никаких признаков костра, однако это его не успокоило. Разбойники могли удрать, опасаясь, что Лукас и Амелия вернутся сюда с отрядом солдат, но могли и затаиться где-нибудь поблизости от развалин.

Ладно, надо рискнуть и воспользоваться этим шансом. Второго такого у них с Амелией может не быть.

Оглядев небо и сориентировавшись, Лукас определил, в каком направлении им следует двигаться. Он вернулся к убежищу священника, поражаясь, что готов войти в него, не задыхаясь.

– Мы уходим, – сказал он Амелии, – но сначала я должен дать тебе некоторые указания.

– Почему-то это меня не удивляет, – рассмеялась она.

– Я не видел никаких признаков того, что шотландцы еще здесь, но это еще не значит, что они ушли. Поэтому, покинув убежище, мы не будем разговаривать между собой, пока не дойдем до проезжей дороги. Ночью звуки разносятся далеко, и переход через поле так, чтобы мы остались незамеченными, – дело непростое.

– Понятно.

Сняв с себя куртку, он накинул ее Амелии на плечи и продолжал:

– Держись за мою руку и не двигайся с места, пока я не скажу. Если я прикажу тебе бежать, беги и не оглядывайся, поняла?

– Да, майор. Как прикажете, майор.