Кэролли Эриксон - Тайный дневник Марии-Антуанетты Страница 66

– Мои подданные не причинят мне вреда.

В тот момент я восхищалась Людовиком, пусть даже притом думала, что он не понимает нависшей над нами опасности. Он приказал Лафайету объявить, что выйдет на балкон через полчаса, а пока попросил одного из камердинеров побрить и причесать его. У кого-то из придворных он одолжил бриджи, рубашку и сюртук, на лацкан которого приколол красно-бело-синюю кокарду. Пока он брился, я подошла, присела рядом и взяла его за руку. Король улыбнулся мне. Когда он наконец приобрел презентабельный вид, то встал, и поклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Если случится самое худшее, дорогая моя, обещайте, что будете оберегать детей даже ценой собственной жизни.

– Вы же знаете, что ради них я готова на все.

После этого он кивнул слуге, стоявшему у окна, ведущего на балкон, чтобы тот открыл его. Когда Людовик сделал шаг наружу, шум во дворе многократно усилился. До нас донеслись крики:

– Короля в Париж! Пусть король вернется в Париж!

Мне показалось, что Людовик произнес несколько слов, но голос его потонул в реве безумствующей толпы внизу.

С ужасом я ожидала услышать треск рокового мушкетного выстрела, но ничего не произошло. Наконец кто-то выкрикнул:

– Да здравствует король!

К нему присоединилось еще несколько голосов, и вскоре толпа уже скандировала:

– Королева! Нам нужна королева! Мы хотим видеть королеву!

Мне уже приходилось выходить к разъяренной толпе, и я знала, что предстоит нелегкое испытание. Колени у меня ослабели, и на мгновение показалось, что я вот-вот лишусь чувств. Мадам Тибо подошла ко мне, чтобы поддержать, но на самом деле ничем не могла мне помочь. Мне предстояло пройти через этот кошмар в одиночку. Или все-таки не выходить? Поддавшись секундному порыву, я бросилась в караульное помещение и протянула руки к Муслин и Луи-Шарлю, которые подбежали ко мне и крепко обняли.

– Мне нужна ваша помощь. Вы поможете своей мамочке?

Дети молча кивнули в ответ и прижались ко мне.

Когда Людовик вернулся в комнату, на балкон вышла я, подняв на руки Луи-Шарля и помогая Муслин шагнуть в оконный проем. Мы подошли к перилам деревянного балкона и остановились там под дождем. Дети держали меня за руки. Их с пеленок учили вести себя на публике, стоять прямо, высоко подняв голову, и ничем не выдавать своих истинных чувств, как и полагается настоящим принцу и принцессе.

Сейчас они держались с достоинством, и я гордилась ими. Хотя и была уверена, что они чувствуют, как я дрожу.

Мне показалось, что мы простояли на балконе целый час, хотя в действительности прошло всего несколько минут. Когда на балконе появились дети, шум и суета внизу стихли, но теперь толпа снова разбушевалась.

– Уберите детей! Уберите детей! – раздались яростные крики. – Нам нужна только австрийская сучка!

И сейчас, впервые за день, я увидела, как внизу поднялись стволы нацеленных на меня мушкетов, Я повернулась и помогла Луи-Шарлю и Муслин перелезть через окно назад в комнату, прямо в руки поджидающего их отца. Для меня все кончено, подумала я. Именно за этим они и пришли – чтобы разделаться со мной. В одну секунду перед моим мысленным взором промелькнула череда видений. Я увидела лицо матери, молодой и красивой, Акселя, лежащего обнаженным на ковре и улыбающегося мне, бедняжки Луи-Иосифа и Софи, зеленые холмы Фреденхольма и конюшни Шенбрунна, где под крышами вили гнезда ласточки.

Поглощенная видениями прошлого, со слезами на глазах, я повернулась и подошла к ограждению балкона. И тут осознала, как ужасно, должно быть, выгляжу: полная, промокшая, измученная женщина в измятом желтом платье, без помады на губах и румян на щеках, с седеющими непричесанными волосами, свободно падающими на плечи. «Это не королева, – еще успела подумать я, – это просто усталая и достойная жалости старуха».

Я закрыла глаза, стала молиться и ждать.

Больше мне ничего не оставалось.

Внизу, во дворе, по-прежнему раздавались грубые выкрики. Я слышала вопли «Пристрелите австрийскую сучку!» и «Убейте ее, убейте ее!» Но мушкеты молчали. Спустя несколько мгновений я открыла глаза и взглянула вниз, во двор, на море чужих, незнакомых лиц. Глаза мне затуманивали слезы и дождь, но я все же могла разглядеть отдельных людей в толпе. Помню, я подумала, среди них ли Амели. К своему невероятному удивлению, я заметила, как одна женщина перекрестилась. Другая опустилась на колени прямо в грязь. И тут вперед вышел какой-то мужчина.

– Да здравствует королева! – выкрикнул он.

Стоявшие вокруг ударили его в спину и сбили с ног, но, как ни странно, крик его подхватили другие.

– Да здравствует королева! Да здравствует королева Антуанетта!

Я услышала, как из-за окна меня зовет Шамбертен:

– Ваше величество, сюда, сюда!

Я повернулась и перешагнула через высокий порог обратно в комнату. И почти сразу же лишилась чувств.

Когда я пришла в себя, то обнаружила, что лежу на кушетке, а рядом со мной сидит мадам Тибо, держа на коленях поднос с едой и бутылкой вина. Она сказала, что нас препровождают в Париж и что Людовик с детьми уже направляется в ожидающий нас экипаж. Я быстро и жадно подкрепилась, умылась и переоделась, после чего присоединилась к ним.

Большую часть пути до Парижа я проспала. На коленях у меня устроился задремавший Луи-Шарль, а сбоку прижималась Муслин. Было уже очень поздно, когда мы наконец прибыли во дворец Тюильри, но я не находила себе места от беспокойства. Улегшись в кровать, которую приготовили для меня, я поняла, что заснуть не удастся. В этот переполненный событиями день случилось слишком многое. Мне нужно было записать свои впечатления.

За окнами занимается рассвет. Сквозь грязные стекла я вижу первые проблески утренней зари. Дворец начинает оживать. В моей комнате некому разжечь камин, и я чувствую, что замерзла. Осень подходит к концу, за нею придет зима. Что же с нами будет?

XIII

1 ноября 1789 года.

Я положительно не могу спать здесь. Старая кровать, которую слуги разыскали для меня, принадлежала покойной матери Людовика, она жесткая и комковатая, с потрепанным балдахином и рваными прикроватными занавесками. Все наши перины в Версале были разорваны в клочья бесчинствующей толпой. Весь дворец оказался засыпан перьями. Так что у нас не осталось постельного белья, которое можно было бы привезти с собой в Тюильри. Я лежу на куче одеял, брошенных поверх старого соломенного матраса, от которого пахнет конюшней.

Я не могу заснуть – и не только потому, что мне холодно, а кровать очень неудобная. Мне снятся кошмары. Мне снится Эрик, мой красивый и верный Эрик. Мне снится, как его голова слетает с плеч после единственного жестокого удара, как из шеи струей ударяет кровь и попадает на меня. Мне снится, что меня преследует улюлюкающая и злобная толпа злорадно вопящих женщин, которые все приближаются. И когда они уже готовы растоптать меня насмерть, я с криком просыпаюсь.