Алисса Джонсон - Леди-наследница Страница 67

— Не оставлю. Потому что вы не виноваты.

— Вас там не было! — огрызнулся он.

— А разве вы просили мальчишек себе в команду? — воскликнула она. — Разве вы вербовали их или платили за их патенты? Вы стреляли из пушки, которая убила их? Построили корабль, на который их отправили служить? Начали войну, которой потребовался военный корабль?

— Нет, я…

— Вот где лежит вина, — настойчиво продолжала Уиннифред. — Она не ваша. Вы делали все от вас зависящее с тем, что имели, — вы сами так сказали. Если б политики, короли и выскочки-тираны, мнящие себя императорами, делали бы все от них зависящее для людей, за которых несут ответственность, у нас бы никогда не было войны — или детей, участвующих в ней.

Скан и вычитка Романтической библиотеки: http://romanticlib.org.ua

— Люди всегда воюют. — Он покачал головой и отвернулся от нее к окну. — Всегда. С этим нельзя ничего поделать, просто лучше держаться от этого в стороне, а если не выходит, находить удовольствие в жизни, где и когда можешь.

Уиннифред смотрела ему в спину, лихорадочно пытаясь найти способ достучаться до него, помочь. А потом ей пришло в голову…

— Вы… я хоть немного дорога вам?

Он полуобернулся и бросил удивленный взгляд.

— При чем тут это?

— Ответьте на вопрос. — Если она нашла в себе смелость спросить, то он тоже может найти в себе смелость ответить. — Я вам дорога?

— Да, — четко ответил он. Повернулся и удержал ее взгляд, словно хотел убедиться, что она воспринимает это всерьез. — Вы же знаете, что да.

Облегчение было таким огромным, что ноги стали ватными. Ей захотелось кинуться ему на шею и рассмеяться. И захотелось сесть. Не обращая внимания ни на одно из трех желаний, Уиннифред решительно кивнула.

— И если б мы были на корабле, в эту самую минуту, и началось бы сражение — куда бы вы меня поместили?

На его лице промелькнул мимолетный страх, прежде чем Гидеон успел его спрятать.

— Я бы и близко не подпустил вас к военному кораблю.

Она оставила без внимания его отговорку.

— Зная то, что знаете сейчас, куда бы вы меня поместили?

— Это нелепо.

Он отошел от окна и от нее, словно чтобы отдалиться от вопроса. Но Уиннифред не собиралась позволить ему убежать. Она сделала два шага вперед.

— Куда, Гидеон?

— Оставьте…

Еще шаг.

— Куда?

Он умоляюще покачал головой:

— Бога ради…

Один последний шаг, и она стоит прямо перед ним.

— Скажите, куда?

— Я бы поместил вас в чертов трюм!

Она обхватила его щеку ладонью.

— Потому что это самое безопасное место на корабле. Потому что я дорога вам и это лучшее, что вы могли бы сделать для меня. То, что случилось бы после, от вас бы не зависело.

— Они были детьми, — хрипло прошептал он. — Невинными душами. Я должен был защитить их.

— Даже вам не под силу остановить пушечное ядро.

— Я должен был…

— Нет. Вы ничего не могли сделать, Гидеон. Ничего. Так уж случилось.

Гидеон крепко зажмурился и покачал головой. Он не желал слышать этих слов, не желал признавать, что они могут быть правдой.

Так уж случилось.

Ему известно, что основное человеческое желание — владеть ситуацией, понимать, знать причины почему. Он знает, что стремление познавать значение событий в жизни — как крупных, так и мелких, как счастливых, так и трагических — приводит людей к религии, философии, науке. От этих поисков исходит величие и благородство; утешение, что ответы найдены.

Но возможно, бывают случаи, когда объяснения нет, и, быть может, менее пугающе винить себя, чем признаться в своей беспомощности, и легче взвалить вину на себя, чем принять то, что никто не виноват. Но все, что угодно, лучше, чем думать о том, что шестеро мальчишек бессмысленно погибли в трюме корабля и в этом некого винить.

Кто-то должен быть виноват.

Гидеон отнял ее руку от своего лица и выпустил.

— Мне очень жаль.

Уиннифред вглядывалась в его лицо.

— Я не понимаю.

Он вздохнул, проталкивая ком боли глубже в грудь.

— Вы и я. Это невозможно.

— Но я же вам небезразлична, — прошептала она. — И вы мне. Почему?..

— Они мне тоже были небезразличны.

— Ну конечно же…

— Нет, Уиннифред.

Она отвернулась и долго смотрела на огонь, ничего не говоря. Ему хотелось заполнить тишину, но он не мог придумать, что сказать. Объяснять больше было нечего.

Уиннифред наконец заговорила, не оборачиваясь к нему:

— Это… это ваше последнее слово?

— Да.

Она опустила глаза.

— И я не могу ничего сказать, чтобы переубедить вас? Хотел бы он, чтобы она посмотрела на него.

— Нет.

Она чуть заметно кивнула:

— Что ж, ладно.

И на этот раз, когда она направилась к двери, он не остановил ее.

Глава 30

Долгое время после ухода Уиннифред Гидеон стоял посреди комнаты, устремив взгляд в коридор.

Он рассказал ей. Рассказал ей все. Поделился с ней бременем, которое обещал нести один. Хотелось проклинать себя за это, но он не видел смысла. Паршивее, чем сейчас, просто быть не может.

«Вы и я. Это невозможно».

Он всегда знал, что это правда, но до сих пор не произносил этих слов вслух. И никогда не намеревался говорить их Уиннифред. Если б он был поосторожнее и чуть меньше сосредоточен на себе, ему и не пришлось бы. Он знал, что его интерес взаимен. Видел огонек желания в глазах Уиннифред и чувствовал, как она таяла в его объятиях, когда они целовались. Но Гидеон намеренно игнорировал все это, дабы потворствовать своему эгоистичному желанию быть с ней.

Что ж, больше этого не будет. Сделанного не воротишь, но он может хотя бы частично исправить то зло, которое уже причинил, и постараться не причинять нового.

Он найдет способ снова наладить их отношения, достаточно приятные, чтобы она чувствовала себя легко в его обществе… которое он намеревался в будущем сильно ограничить.

Невозможно избежать его обязанности сопровождать дам на балы и вечера, но свободное время он может проводить, навещая друзей или расслабляясь в своем клубе. Это он может. И сделает.

Дабы доказать это, он схватил сюртук, сунул руки в рукава и покинул кабинет. Он проведет несколько часов в «Уайтсе», решил Гидеон, даст Уиннифред немного времени, а себе — пространства. А потом позаботится о том, чтобы вернуть непринужденные отношения между ними. Сдержанные, но непринужденные.

Он уже потянулся за шляпой и перчатками в холле, когда парадная дверь с треском распахнулась.

Люсьен ввалился в дом, совсем непохожий на гордого и надменного пэра королевства, которым должен был стать, как надеялся их отец. Волосы его были растрепаны ветром, дорожная одежда на его высоком, сухощавом теле помялась и запылилась, а резкие черты заострились, что говорило о слепой решимости и недосыпании.