Евгения Марлитт - Совиный дом Страница 68

Он, видимо, боролся с каким-то решением, но вид полных отчаяния голубых глаз заставил его уступить, должно быть, она еще плохо чувствовала себя. Он не возразил ни слова, только обернулся и попросил Беату останься в экипаже, потом проводил невесту до ворот, где их встретила маленькая Эльза, и против ее воли поцеловал ей руку.

— Когда вы желаете поехать в Альтенштейн? Сегодня вечером позволите мне проводить вас? — спросил Лотарь.

Клодина остановилась в калитке и кивнула на прощания Беате; в своем волнении она чуть не забыла о подруге, но та не заметила этого — она смотрела на окно башни.

— Благодарю вас, Лотарь, — тихо, но решительно сказала Клодина. — Я не вернусь в Альтенштейн, а останусь здесь и отсюда извещу об этом герцогиню. Вы не верите? — продолжала она с усталой улыбкой. — Уверяю вас, у меня действительно нет сил для этой игры. Я пыталась сегодня храбро исполнить свою роль, не правда ли? Пожалейте меня!

Она наклонила голову и вошла в дом. Ее встретила фрейлейн Линденмейер. Старушка чуть не споткнулась о порог в радостной спешке, она была в своем торжественном наряде — чепце с красными лентами, и обняла Клодину.

— Ах, барышня, какое счастье! — воскликнула она, плача от радости. — О, мы знаем уже, знаем! Как вы думаете, от кого? Здесь была внучка старого Гейнемана и рассказала нам все; но почему жених не с вами?

Клодина должна была принять поцелуй и объятия, рукопожатие Гейнемана, поздравления и пожелания Иды; наконец, совершенно оглушенная, она взошла по лестнице. Иоахим поднял голову от тетради, когда она вошла, — ему потребовалось несколько секунд, чтоб вернуться к действительности. Потом он вскочил, быстро подошел к Клодине.

— Моя маленькая отважная сестра — невеста! Посмотри на меня, дорогая, — попросил он.

Но ресницы ее не поднялись, и из-под них покатились слезы.

— Ах, Иоахим, Иоахим, — тихо произнесла она с рыданием в голосе. Он погладил ее шелковистые волосы.

— Не плачь, — серьезно сказал он, — расскажи лучше, что они сделали там тебе?

И тут без удержу и меры разразилась буря отчаяния. Клодина не щадила себя, она не смягчила, не скрыла ничего из того унижения, которому подвергалась и перед которым гордость ее изнемогала в бессилии.

— И самое ужасное то, Иоахим, — рыдала она, — что я его люблю, люблю так сильно, как только может любить женщина, люблю уже много лет. Когда он венчался с принцессой Екатериной, я думала, что не смогу жить более. А теперь судьба, насмехаясь, бросила мне желанное счастье и говорит: «Бери, но осторожнее! Оно только покрыто позолотой, но неверно! Вот тебе то, о чем ты молила и плакала!». Верь мне, Иоахим, он берет меня, как взял наше серебро на аукционе, за какую бы то ни было цену, потому что готов скорее умереть, чем потерпеть малейшее пятнышко на имени Герольдов; он сделал мне предложение во имя родовой чести, только, только поэтому!

Клодина бессильно умолкла, но горькие и страстные рыдания продолжались еще долго. Иоахим не отвечал; он все еще держал руку на ее светлых волосах и, наконец, мягко сказал:

— А если он все-таки любит тебя?

Клодина встала.

— О Боже мой! — и на ее заплаканном лице выразилось нечто вроде жалости к доверчивости брата. — Нет, наивный, добрый человек, он не любит меня!

— А если все-таки? Он не из тех, кто может выказывать притворные чувства! Ты знаешь, что он скорее откусил бы себе язык, чем произнес неправдивое слово. Он всегда был таким, Клодина!

— Слава Богу, да! — пламенно сказала она и выпрямилась. — Он и не решился на это! Ты думаешь Лотарь сделал мне предложение, притворяясь влюбленным? О, нет! Он не лжет. Когда я предложила ему играть комедию, ему не пришло в голову сказать, что он будет огорчен, если мы расстанемся. Нет, он честен, до оскорбительности честен! — Клодина вдруг сдержала себя. — Ах ты бедный, — и голос ее прозвучал особенно мягко. — Я мешаю твоей работе своими дурными известиями и домыслами. Потерпи, Иоахим. Я стану спокойнее и опять буду твоей хозяйкой и подругой. Ах, если бы я никогда не выезжала отсюда! Но постепенно я совладаю со всем, со всем, Иоахим.

Клодина поцеловала брата, пошла в свою комнату и заперла за собой дверь. Спокойствие уютной девичьей комнаты подействовало на ее измученную душу, как свежая, живительная вода на истомленного жаждой путника. Она подходила к каждой вещи, как бы здороваясь с нею, и наконец остановилась перед портретом бабушки.

— Ты была такой умной женщиной, — прошептала она, — и какая у тебя глупая внучка! Она платит за слишком поздно обретенную рассудительность своим счастьем!

Потом молодая девушка устало сняла кружевное платье, надела простое серое, села у окна и стала смотреть в наступающие сумерки.

Внизу тем временем огорченная маленькая Эльза подошла к красиво сервированному благодаря стараниям фрейлейн Линденмейер столу. Стулья для жениха и невесты были украшены гирляндами. А какой прекрасный пирог испекла Ида! Малютка нарядила свою толстую восковую куклу в голубое платье. Но где были все? Эльза побежала в комнату фрейлейн Линденмейер.

— Когда же, наконец, свадьба? — нетерпеливо спросила она старушку. Она думала, что праздничные приготовления относятся уже к свадьбе.

— Ах, милочка, — вздохнула фрейлейн и, посмотрев на Иду, добавила словами Шиллера: — «Кто знает, что сокрыто во мгле времени!».

Цитата совсем не походила на то, что добрая душа собиралась сказать на праздничном обеде: «Там, где суровое сочетается с нежным…». Что же это за жених и невеста, если они даже в первый день после помолвки не оставались вместе? Может быть, это была новая мода? В ее время все происходило совершенно иначе: тогда помолвленные не могли расстаться и сидели вместе, глядя друг другу в глаза. Старушка вздохнула.

— Убирай, Ида, — прошептала она. — Осы летят в комнату. Ах, наши гирлянды! Вот судьба прекрасного на земле! Ида, Ида, у меня очень тяжело на сердце.

— Эльза хочет пирога, — сказала малютка и побежала за девушкой.

Гейнеман сидел на скамейке у ворот, напевал песенку о несчастливых влюбленных и в конце концов так разжалобил старушку, что она попросила его замолчать, — этот мотив, напоминающий унылый крик совы, не поют, когда кто-то выходит замуж…

27

Первый снег в горах! Он рано выпадал здесь! В долине еще стоит бабье лето и летает осенняя паутина, а наверху, сверкая, уже падает снег и ложится белыми, чистыми хлопьями на ветви деревьев. Тогда становится особенно уютно в домах: большие печи делают свое дело, а окна обложены зеленым мхом, чтобы не пропускали холодного ветра. Еще лучше бывает по вечерам, когда на столе горит лампа, и свет ее отражается в блестящей чайной посуде.