Анна Дэвис - Шкатулка с драгоценностями Страница 69

Она понимала, что извинение О'Коннелла должно радовать ее, что должна быть польщена его полуоткрытым признанием в своей былой искренней любви к ней. Но ее терзала манера этого признания и заявления. Он специально напечатал все это в ее колонке, чтобы утвердить свою силу, признаваясь, что она делает его уязвимым. И конечно, сама статья была типичным примером игры, которую ведет О'Коннелл. Видимый жест простой честности, похороненный под столькими слоями обмана и тщеславия, что она не может понять, где ложь, а где правда. Откровенно говоря, это заставляло ее думать об О'Коннелле как о каком-то надоедливо жужжащем моските, которого хочется поскорее прихлопнуть. Он изрядно надоел ей, и она будет счастлива, когда Маргарет упакует его чемоданы и сядет с ним на этот чертов пароход!

Грейс была так охвачена гневом по поводу колонки, что едва заметила, как вышла из автобуса, как за десять минут добралась до дому, как услышала знакомый звон за входной калиткой, как искала ключи. Она была настолько поглощена, что почти не слышала еще один звонок и насвистываемую мелодию «Пять футов, два дюйма» или «Голубые глаза». Но когда ее весело окликнули по имени и чья-то рука коснулась плеча, ее сердце застучало и она вскрикнула.

— Простите! — Рукава рубашки Крамера были закатаны до локтя, обнажая смуглые, мускулистые руки. — Я не хотел пугать вас. Заметил из окна и решил подойти. Как вы поживаете?

— Прекрасно, спасибо, — как можно холоднее ответила она и нахмурилась. Что-то в нем изменилось. — Где ваши усы?.. Вы их сбрили?

Он поморщился и провел рукой по верхней губе.

— Наказание за дурное поведение на вечеринке «Геральд». Это правило, которое я установил для себя. Мое лицо без них слишком велико, вы не считаете?

— Усы напоминают мертвую мышь под носом.

— Это слишком резко! Я был привязан к своим усам. Или, вероятно, они были привязаны ко мне… — Он улыбнулся.

Грейс чувствовала, что вот-вот улыбнется в ответ, и делала все, чтобы сдержать улыбку.

— Рад видеть вас, Грейс. Может быть, зайдете ко мне на чашку чаю?

Чуть заметное качание головы. Он потер лоб.

— Я вам кое-что сказал на вечеринке, не так ли? Простите. Я, наверное, вел себя по-хамски, вероятно, просто оскорбительно.

— Вовсе нет. Просто у меня полно дел.

За дверью раздавались какие-то звуки. Шаги, спускающиеся по лестнице. Кэтрин или, возможно, Эдна. Грейс посмотрела на безусое лицо Крамера. Теперь лучше был виден его рот, большой, широкий и щедрый…

— Хотя немного прогуляться я бы могла. Совсем немного.

Сначала они шли молча, рядом. Грейс не представляла, о чем он думает. Она была потрясена, охвачена эмоциями и не могла произнести даже слова. Наконец, когда они шли по Уэлл-Уолк, он заговорил:

— Так вот, о вечеринке… Я хочу объясниться…

— Не надо.

— Это все из-за алкоголя… В ту ночь я впервые за много лет выпил спиртного.

— Не сомневаюсь.

— Этого больше не повторится, Грейс. Правда, вы должны мне поверить.

— Меня это не касается, Джон.

Они входили в Ист-Хит, ярко-зеленая поляна была усыпана золотистыми лютиками.

— Когда я пил, мне часто снился сплавной лес. Старые куски разбитой древесины, прибившиеся к безымянным серым берегам и валяющиеся на песке среди водорослей. Это был очень страшный сон. Медленный. Повторяющийся шум волн, перекатывающих гальку… Бесконечный шипящий шум… Он приводил меня в ужас. — Крамер пожал плечами. — Господи, эти звуки так нестройны, даже для меня.

— Вовсе нет. — Грейс продолжала смотреть на траву с золотистой рябью. — Я хорошо понимаю, о чем вы говорите. Мне иногда снится полуоткрытая дверь. От сильного сквозняка дверь мягко движется взад-вперед. Чуть заметные движения. Она движется и скрипит. Тонкий скрип, больше ничего, но он повторяется снова и снова. Я ничего не могу с этим поделать. Мне снились чудовища, война, болезни и прочие кошмары. Но эта дверь… Этот сон самый страшный!

— Тогда вы понимаете, — сказал он. — Когда я бросил пить, этот сон перестал меня мучить. Но, как только немного расслабился, он вернулся. Я видел его вот уже несколько раз. Я не могу допустить, чтобы в моей жизни снова начался этот кошмар, Грейс. Я этого не допущу!

Они шли рядом по берегу пруда, заросшего водорослями и пахнущего затхлостью. Возвышающийся над ним красный виадук великолепно, без всякого искажения отражался в стоячей воде.

— Я рада, что вы ударили О'Коннелла.

— Рады? — Он решительно вцепился в ее руку.

— Я сама хотела это сделать. Я очень довольна, что он уезжает. Я дурно с ним поступила.

— Я фактически тоже. — Он крепко сжал ее руку.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он приходил ко мне на другой день после вечеринки. Заходил просто так.

— Правда? — Она вспомнила, что О'Коннелл когда-то говорил, что Крамер следует за ним по всему миру. Он пошутил, что «даже на смертном одре будет видеть перед собой Крамера рядом с Проклятым Беспощадным Жнецом». Крамер, конечно, был в «Савое» в тот день, когда она познакомилась с О'Коннеллом. — Он к вам заходил?

— Это было очень странно. Он держался вежливо и официально, как с малознакомым. Я пригласил его войти, мы выпили чаю, правильно держа чашки и говоря о погоде. Очевидно, мы оба слишком долго пробыли в Англии! И вся эта «приятность», несмотря на распухший нос и рассеченную губу. Несмотря на мои покрасневшие с похмелья глаза…

— Что ему было надо?

— Пройдя через все формальности, он высказал сожаление о том, что не был со мной откровенен все эти годы. Он сказал, что, сочиняя в одиночестве свое «Видение», прошел через некий кризис. Ева выбрала меня, но на самом деле он уже отдалился от нее и фактически выбрал Веронику. Однако процесс сочинения истории с новой силой разжег его любовь к Еве. Он сказал, что заново проживал в своем кабинете все отношения, как хорошие, так и плохие. Его съедала ревность ко мне за то, что я переживал все это в реальной жизни, тогда как его жизнью была грязная комната с печатной машинкой. Он говорил, что хуже всего было ночью. Именно в это время он начинал меня ненавидеть.

— И просто решил прийти к вам домой и сказать вам это по прошествии стольких лет? Вы ему верите?

— Вообще-то да. Я знаю, когда он лжет, а когда нет. Он сказал, что справился с этим, когда книга была опубликована и он стал известным. Но сожаление о том, что он предпочел искусство любви, осталось. К тому времени, когда было закончено «Видение», он был иссушен внутри. Он заставлял себя влюбляться в других женщин, но все это было фальшиво.

— Но ведь потом Ева начала ему писать?