Виктория Холт - Римский карнавал Страница 7

До того времени весь мир для нее ограничивался рамками детской, девочку оберегала мать, Лукреция жила ожиданием прихода дяди Родриго, ее приводили в восторг драки братьев, соперничавших из-за сестры. Лукрецию окружала восхитительная обстановка. Каждый день она занимала позицию на балконе и наблюдала за проходящим в большом мире, но все, что случалось вне стен материнского дома, казалось ей не более чем картинками, которые должны были разнообразить ее праздную, полную удовольствий жизнь. Люди и события по другую сторону балкона выглядели нереальными, и Лукреция чувствовала себя в полной безопасности в своем уютном мире, окруженная любовью и восхищением.

Она знала, что хороша собой и что обращает на себя внимание необычным цветом волос и глаз. У нее были золотистые светлые волосы, серо-голубые глаза оттенялись темными ресницами и бровями, унаследованными, как ей говорили, от испанских предков. Именно такое редкое сочетание было очень привлекательно. На ней задерживали взгляды итальянцы испанского происхождения. Ее братья были столь же очаровательны.

Служанки не могли удержаться, чтобы то и дело не обнимать ее, гладить по щекам и расчесывать прекрасные волосы девочки. «Наша любимая маленькая Мадонна», — повторяли они и часто шептались между собой о том, какие у нее колдовские светлые глаза, которые сделают ее самой соблазнительной женщиной Италии.

Она была счастлива в своих привязанностях; платя любовью за их любовь к себе, она часто прижималась к ним, испытывая величайшее удовольствие и мечтая, как она вырастет и станет обольстительной куртизанкой.

Маленькая Лукреция верила, что мир создан, чтобы доставлять ей удовольствие — ее братья считали то же самое по отношению к себе, — но по характеру Лукреция отличалась спокойствием, была готова с чем угодно согласиться, и только испытывала радость, когда ей удавалось сделать что-то приятное окружающим, и в этом отношении совершенно не походила на своих юных родичей. Жизнь Чезаре и Джованни омрачалась их взаимной ревностью; Лукреция не знала подобного чувства. Она была королевой детской, уверенная во всеобщей любви к себе. До пятого года жизни девочка оставалась в своем замкнутом мирке, который окутывал ее, словно уютный мягкий кокон. Но потом появился первый признак того, что жизнь не так проста, как казалось ей, и не всегда будет протекать безмятежно и приятно.

Прежде всего она заметила возбуждение на улицах. Множество людей проходили по мосту в обе стороны. Каждый день в Рим верхом на мулах въезжали кардиналы со своими свитами. Вокруг стояли небольшие группы людей; некоторые разговаривали спокойно, но другие гневно жестикулировали.

Весь день она прождала дядю Родриго, но он так и не пришел.

Когда в детской появился Чезаре, она подбежала к нему и схватила его за руки, но и брат изменился — казалось, она не привлекает его, как прежде. Он прошел на балкон, она терпеливо стояла рядом, словно маленький паж, покорно ожидающий его распоряжений; но он молчал, наблюдая за толпами людей на улицах.

— Дядя Родриго не придет к нам, — задумчиво произнесла она. Чезаре тряхнул головой:

— Не придет, сестренка. Во всяком случае, сегодня.

— Он заболел?

Чезаре лениво улыбнулся. Она видела, как он сжал кулаки, лицо напряглось, как было всегда, когда он сердился или принимал какое-то решение.

Она поднялась на ступеньку, позволявшую ей стать вровень с ним, и приблизила лицо вплотную к нему, чтобы лучше видеть выражение его глаз.

— Чезаре, — сказала она, — ты сердишься на дядю Родриго?

Чезаре обхватил ее шею сильными руками: ей было немножко больно от такой шутки, но она ей понравилась, потому что Лукреция знала, что означает этот жест: смотри, какой я сильный, смотри, я могу причинить тебе боль, маленькая Лукреция, если только захочу, но я не стану этого делать, потому что ты моя младшая сестренка и потому что я люблю тебя, а ты любишь меня… больше всех на свете… сильнее, чем мать дядю Родриго, и конечно, сильнее, чем Джованни.

И когда она начала вырываться и на лице ее появилось выражение страдания от боли — совсем немножко, — это надо было понимать так: да, Чезаре, брат мой, я люблю тебя больше всех на свете. Он понял, и пальцы его разжались.

— На дядю Родриго нельзя сердиться, — ответил ей Чезаре. — Это было бы глупо, а я не глупец.

— Конечно, Чезаре, ты не глуп. На кого же ты сердишься?

Он покачал головой:

— Нет, сестренка, я радуюсь.

— Скажи мне, почему.

— Ты еще совсем ребенок. Что можешь ты знать о том, что происходит в Риме?

— А Джованни знает? — В свои пять лет Лукреция уже овладевала секретами дипломатии. Прекрасные голубые глаза она опустила вниз, чтобы не видеть гнев Чезаре; как и дядя Родриго, она старалась не смотреть на то, что было неприятно.

Хитрость удалась.

— Я скажу тебе, — сказал Чезаре. Конечно, теперь он скажет. Он не позволит брату сделать ничего такого, что могло бы увеличить привязанность сестры к Джованни. — Папа, которого ты знаешь под именем Сикста IV, умирает. Вот почему все вокруг так возбуждены, вот почему не приходит навестить нас дядя Родриго. Он очень занят. Когда папа при смерти, кардиналы думают, кто заменит его. А когда он умрет, состоится конклав и будет выбран новый папа.

— Выберут дядю Родриго, поэтому он не может навестить нас, — сказала девочка.

Чезаре с улыбкой смотрел на нее. Он чувствовал себя очень значительным и важным; никто не умел дать ему почувствовать его мудрость и важность, как его сестра. Именно поэтому он так любил ее.

— Мне бы хотелось, чтобы его скорее выбрали, и он пришел повидать нас, — добавила Лукреция. — Я попрошу святых помочь побыстрее выбрать нового папу… чтобы он пришел к нам.

— Не надо, Лукреция. Не надо просить об этом. Лучше помолись вот о чем: попроси, чтобы новым папой стал наш дядя Родриго.

Он засмеялся, Лукреция засмеялась вместе с ним. Многого она еще не понимала. Но, несмотря на пугающую необычность происходящего, несмотря на собравшиеся толпы внизу и отсутствие дяди Родриго, ей было приятно стоять на балконе, ухватившись за камзол Чезаре и наблюдая за волнением на площади.

Родриго не был избран.

Волнение, которое наблюдали дети, охватило весь город. Положение изменилось. До Лукреции доносились звуки уличных потасовок, а Ваноцца, охваченная ужасом, возводила вокруг дома баррикады. Даже Чезаре изменился, он знал, что именно происходит вокруг, хотя ни он, ни Джованни, слонявшиеся в детской, никогда не признались бы в этом. Дядя Родриго ненадолго заехал к ним, чтобы убедиться, что дети находятся в безопасности. Теперь он навещал этот дом, чтобы только повидать детей. Со времени рождения Гоффредо он перестал считать Ваноццу своей возлюбленной. После этого у нее родился еще один ребенок — Оттавиано, которого Ваноцца никогда не стремилась выдать за сына кардинала. Что же касается маленького Гоффредо, то Родриго был очарован этим ребенком, который все больше становился похож на своих красивых братьев и сестер. Родриго, жаждавший сыновей и очень восприимчивый к детской красоте, готов был отбросить всяческие сомнения и в конце концов стал относиться к Гоффредо с таким же вниманием и заботой, как к остальным детям. Бедняжка Оттавиано оказался изгоем, совершенно не интересовавшим кардинала, но горячо любимым матерью и Джордже.