Елизавета Дворецкая - Аскольдова невеста Страница 7

В последние годы родичи Тарвила, собрав под свою руку еще несколько родов «дикой голяди», не раз устраивали набег за ближайший волок между Ловатью и озером Узмень. Объявив эту землю своими наследственными угодьями, они требовали с торговых гостей право за проезд, силой брали дань с местных жителей, а если кто сопротивлялся – жгли дома, захватывали скот и товары, истребляли и уводили в плен людей. Последний такой случай был только этим летом, и потому князь Громолюд приказал сыну собрать дружину и пресечь разбой.

Молодой князь Ольгимонт с дружиной из тридцати отроков приехал в Межу, чтобы предотвратить новый набег и грабеж, если появятся торговые гости с севера. И успел почти сразу после похорон Кручинихи. Кручиниха находилась с князем Минтаром в отдаленном родстве, и из уважения к кровной родне Ольгимонта пустили в село переночевать и угостили поминальными пирогами. И в первую же ночь горько пожалели об этом! Среди ночи Ольгимонт поднялся, схватил хозяйскую козу, которую на ночь загоняли в избу, свернул ей шею, прокусил горло, стал разбрызгивать кровь и внутренности из разорванного брюха по избе! Хозяева, разумеется, проснулись от шума и с воплями кинулись прочь. Соседи и родичи, сбежавшись со всех сторон в одном исподнем, запалили огни, вооружились кто чем, но и мужчины, взглянув на молодого князя, чуть не бросились бежать – так жуток он был, весь залитый кровью, с дико выпученными глазами и оскаленными зубами.

– Мяса! Крови! Мы голодны, голодны! – ревел он диким голосом, все время разным – то глухим и низким, то высоким и тонким, будто в него вселился разом десяток синцов да игрецов. – Покормите нас! Покормите! Это наша еда! Отдайте! А не то мы сами возьмем! Сами возьмем!

Наконец Невида угостил его длинной и тяжелой дубиной по голове и князь Ольгимонт рухнул без чувств. Его могли бы убить на месте, но не решились – как ни были все потрясены и напуганы, поначалу страх удержал, а потом хватило ума сообразить: молодым князем завладели духи и, если убить его, они бросят мертвое тело и найдут себе новую жертву. Поэтому гостя наскоро обмыли от крови, связали и оставили в заброшенной избе.

А утром обнаружили, что знаменитая бабкина клюка лежит возле него. Как она туда попала – никто не знал. Уж, наверное, ни у кого не хватило бы смелости ее сюда нести, а значит, сами беспризорные духи перенесли свое вместилище!

Рассвет Межа встретила в ужасе и растерянности. Хорошо, что буйному князю попалась под руку коза, – а ведь мог и человек оказаться. Хозяевам совершенно не хотелось оставлять у себя одержимого злыми духами, но страшно было подумать, что будет, когда обо всем узнают князь и княгиня, – их, Кореничей и Синеличей, обвинят в том, что они навели жуткую порчу на их наследника, извели, погубили! И будут почти правы – ведь от них, Кореничей, от покойной Кручинихи пришла к нему такая напасть. Известно, что снять порчу может только тот, кто ее навел, но если порча явилась от Кручинихи, а та мертва – как же теперь быть? Кто поможет?

Дружина самого Ольгимонта, обо всем узнав, впала в не меньший ужас. А он так и не вернулся в чувство – лежал, его била лихорадка, иногда он выкрикивал что-то бессвязное – и каждый раз другим голосом. На ночь его остались сторожить трое сильных мужчин из дружины – и снова в полночь он поднялся и набросился на своего ближайшего товарища, не узнавав того, и попытался перегрызть горло. Пришлось снова оглушить и связать князя.

Никто не знал, что делать. Везти его в таком состоянии домой было страшно. Посовещавшись, женщины придумали достать сон-травы из запасов Кручинихи, сделали отвар и напоили им князя, а также положили сон-траву ему в изголовье. Буйствовать он перестал, но и на третью ночь его связали. Днем его удалось накормить, напоить, умыть, он смог подняться и выйти во двор, ведомый под руки, но явно не понимал, где он и что с ним, будто спал с открытыми глазами. Его отроки поначалу боялись даже сообщить родителям, опасаясь обвинения, что не уберегли молодого князя, но теперь делать было нечего. Сушина, оставшийся старшим в дружине, решил сегодня послать гонца к княгине. Если кто и сумеет изгнать духов, то разве что мать Ольгимонта, наследница мудрости древних жриц и колдуний голядского племени.

Трое товарищей, стороживших его в эту ночь, уже ушли отдыхать – дружина Ольгимонта устроила стан поодаль от села. Днем с ним сидела одна из женщин, всегда готовая позвать на помощь.

– И мы так себе рассуждаем, – окончила длинный и пугающий рассказ Милоумиха, – видно, духи-то бабкины не всякого себе хозяина хотят. Никому из наших ее клюка в руки не давалась, сама уходила. А к князю молодому пришла! Стало быть, выбрали его духи.

– Так и есть. – Дивляна задумчиво кивнула. – И это у него теперь «волховской недуг»… Так всегда бывает, когда человек хочет волхвом стать и духами управлять учится. Или не хочет, а они сами его находят. Только обычно другой, старший волхв, помогает, чтобы все обошлось. А ему помогать некому, и, похоже, не хочет он, противится. Вот духи и мучают его.

Она подошла поближе и, с трудом одолевая жуть, наклонилась над лежащим. Князь Ольгимонт выглядел ровесником Велема – ему было чуть за двадцать. Довольно красивый мужчина, как отметила Дивляна, – продолговатое лицо с резко очерченными скулами и маленькой светлой бородкой, светлые волосы, слипшиеся от пота и перепутанные. Ей показалось, что в бороде и на прядях волос застыло что-то темное – наверное, кровь той злополучной козы, и Дивляна снова содрогнулась.

– Кроме сон-травы, что-то ему давали? – спросила она, стараясь скрыть дрожь и держаться увереннее.

Она видела, что от нее ждут совета и помощи, но никогда в жизни ей не приходилось давать советы кому-то старше себя. В Ладоге было много знающих женщин: ее бабка Радогнева Любшанка, знаменитая на всю округу зелейница и волхва, прямая наследница всей мудрости старшего рода, ее дочери вставить ─ Милорада, мать Дивляны, с сестрой Велерадой, а еще Солога, жена волхва Святобора, и Олова, сестра Милорадиного отца, варяжская ворожея, которая разговаривала с руническими косточками, ставами, как с живыми существами и каждый день получала от них мудрый совет. Бабка Вельямара, чудинка бабка Вихрея, да и другие еще… Дивляну и ее сестер, разумеется, обучали и травам, и всем видам гадания, но ей слишком редко приходилось самой применять свои знания – всегда рядом находился кто-то старше и мудрее, способный помочь, принять решение и посоветовать.

Теперь же никого из них рядом не было. Бабка Кручиниха, как оказалось, не ждала скорой смерти и не готовила себе преемницу. Только Росуля, младшая дочка Милоума, иногда ходила с ней собирать травы, но в свои восемь лет еще мало что знала. Остальные женщины умели сделать отвар от простуды или примочку для ран или порезов, но против духов были совершенно бессильны.

И все же Дивляна не спешила признаться в своей растерянности. Где-то в глубине души жило убеждение, что она знает, как помочь. Нужно только успокоиться, собраться, взять себя в руки и хорошо подумать. Ведь она не какой-нибудь в поле обсевок! Она – наследница Любошичей, рода, жившего над Волховом почти четыре века и давшего местным словенам немало князей и волхвов. Она получила по наследству знания многих поколений словен и варягов, знания, которые сделали ее пригодной для того, чтобы стать княгиней полян, а значит, старшей жрицей, матерью и покровительницей целого племени. Да, ей всего шестнадцать, она юна и неопытна. Но она – Огнедева. Боги избрали ее, а значит, посчитали сильной. Когда-то же ей надо начинать. Так почему не сейчас?

– Что же ему дать? – Милоумиха развела руками. – Сон-трава духов усмиряет, и то мы ее едва нашли, Росуля показала. Мы и не знаем, где у бабки что было, она ведь не давала никому в свои дела нос совать. Хотели было с ней на краду положить все ее припасы, что она с Купалы собирала да сушила, однако умные люди отсоветовали – если столько трав чародейных разом сжечь, это Мер-гору перевернуть можно!

– Это вы правильно рассудили! – одобрила Дивляна. – Но ее запасы трав сохранились?

– Никто не трогал, так все и лежит, как при ней было. Мы пока не решили – то ли жить кому в ее избе, то ли пусть так стоит. Из пожитков, что от нее осталось, все на месте.

– Проводи меня туда. – Дивляна бросила последний взгляд на бесчувственного Ольгимонта и пошла наружу, к дневному свету.

– Покормите нас! – вдруг раздался вслед ей вопль – низкий и глухой, будто из-под земли.

Дивляна содрогнулась от неожиданности и вцепилась в дверной косяк. Теперь она на себе ощутила то, что так пугало людей – этот голос, хоть и исходил из уст человека, никак не мог принадлежать ему. Это был крик неведомого духа – озлобленного и голодного, и от него мороз продирал по коже.

– Мать Макошь! Днем уже голос подают, проклятущие! – Обе женщины всплеснули руками и рванулись к дверям.