Елена Арсеньева - Французский поцелуй (Императрица Елизавета Петровна) Страница 7

– Да их нужно в пять раз больше!

Да, к хорошему быстро привыкаешь, и ничто так легко не усваивается, как роскошь. Пресловутое окно, прорубленное Петром в Европу для выхода в нее, его дочь превратила во вход, сквозь который из Европы мало сказать ринулось огромное количество всяческого народу, от артистов до шпионов, но и в страшном количестве ввозились предметы роскоши – в первую очередь для Елизаветы. И заниматься этим приходилось всем подряд. Тайный советник Черкасов пекся о снабжении императорского стола провизией и сластями: выписывались персики, апельсины, устрицы из-за границы, раки из Украйны, причем для скорейшей доставки их организовывались смены лошадей от Батурина до Петербурга. Коллегия иностранных дел занималась покупкой бриллиантов для государыни, а канцелярия Сената заботилась о воспитании двух медвежат, назначенных для развлечения ее величества. Они должны были научиться ходить на задних лапах и прыгать через палку. Посланный во Францию для переговоров господин Бехтеев добросовестно тратил свое время на покупку новомодных чулок.

Императрица страшно удивилась бы, скажи ей кто-нибудь, что она может обидеть человека приказом добывать для нее раков или покупать чулки. Она искренне считала, что в России значительным лицом является только тот, с кем говорит она, Елизавета, и до тех пор, пока говорит. Она любила повторять: «В моей империи только и есть великого, что я и великий князь[13], да и то величие последнего не более чем призрак». Но уж если ей взбредала охота возвысить человека до себя, это было нечто баснословное! Сидючи в бедных царевнах, она только и могла, что радовать любовников своим роскошным телом. Александр Бутурлин, Семен Нарышкин, Василий Чулков, Петр Шувалов, Михаил и Роман Воронцовы, Карл Сиверс, Лялин, Войчинский, Мусин-Пушкин, Ивинский, Панин, Алексей Шубин, Алексей Разумовский… Ой, да разве только эти? Со счету небось собьешься! Все они воистину по-царски были вознаграждены потом, когда Елисавета стала Елизаветой Петровной. Шубин более других пострадал за свою верность возлюбленной и расплачивался за нее в страшной земле Камчатке[14], но потом, возвращенный из ссылки, зажил богатым помещиком и генерал-майором. Истопник Василий Чулков всегда, всю жизнь был при Елизавете, спал у порога ее опочивальни, охраняя от могущей быть беды, а заодно утешал в ночных страхах, которые ее частенько терзали. Самый любимый из всех, Алексей Григорьевич Разумовский, пастух из украинского села Лемеши, потом певчий императорской капеллы, попал в поле зрения Елисаветки благодаря удивительному голосу, а в постель – благодаря редкостной красоте и баснословным слухам, ходившим о его мужской доблести. Слухи оправдались с лихвой, и Разумовский уже не покидал постели царевны, а потом и императрицы. Более того – в 1742 году в церкви подмосковного села Перово он стал тайным супругом Елизаветы, и потом, в ознаменование этого события, она частенько жертвовала в ту церковку ризы и воздухи, вышитые ею самой жемчугом и драгоценными камнями.

Впрочем, морганатическому супругу государыни частенько приходилось отодвигаться на самый краешек ее постели, чтобы освободить нагретое местечко для другого человека, которого Елизавете приходило желание возвысить до себя. На счастье, при своей могучей внешности Алексей Григорьевич был редкостно добродушен и уживчив, умел снисходительно относиться к человеческим слабостям. Например, любя карточную игру и равнодушно относясь к выигрышам и проигрышам (это вполне объяснимо, ибо при желании он мог бы иметь в своем распоряжении государственную казну), он дома частенько затевал игру и держал банк, чтобы доставить удовольствие гостям. При этом он позволял беззастенчиво грабить себя, ибо гости открыто мошенничали, играя с ним, либо просто набивали карманы золотом, валявшимся на столах.

Если человек столь широкой души мог прощать посторонним, то, разумеется, он смирялся с кратковременными афронтами, которые устраивала ему Елизавета, – понимая, что надо уметь жертвовать малым, чтобы не потерять всего. Он довольно спокойно перенес появление в вышеупомянутой постели своего младшего брата Кирилла, а затем Ивана Шувалова, которого Елизавета истинно полюбила. Отличаясь от Разумовского образованностью и изысканностью, он был столь же добродушен и широк душой. Ну а постель императрицы тоже была достаточно широка, и в ней вполне хватало места и для Разумовского с Шуваловым, и для новых игрушек, которыми частенько развлекала себя Елизавета.

Когда начинала одолевать скука, она по опыту знала: лучшее средство от нее не богомолье, не бал-маскарад и, уж конечно, не новое платье (эка невидаль!), а новое театральное представление или новый любовник. Желательно – то и другое одновременно.

Именно на театральном представлении Елизавета заполучила в свое безраздельное пользование Никиту Бекетова.

В 1751 году необыкновенной популярностью пользовалась труппа кадетского корпуса. Восхитив Петербург трагедией Сумарокова «Хорев», о судьбе одного из легендарных основателей Киева, кадеты вскоре поставили еще одну трагедию: «Синеус и Трувор», также из русской истории, которую обожала императрица. Трагедия ей нравилась тем паче, что рассказывала она о несчастной любви. Слишком часто в молодые годы Елизавете приходилось терять возлюбленных (Бутурлин, Нарышкин, Шубин) по чужой недоброй воле, поэтому чужие сердечные мучения всегда воспринимались ею как свои. Явившись на премьеру раньше времени, Елизавета Петровна затеяла помогать актерам одеваться. Больше всего внимания она уделила кадету Бекетову, которому предстояло играть роль несчастного влюбленного Трувора. Елизавета оглаживала складки его костюма там и сям, исподтишка поглядывая на прекрасное, необычайно свежее юношеское лицо. Воодушевленный актер приступил к роли весьма пламенно, однако, видимо от волнения, вдруг ослабел – и заснул прямо на сцене!

Перепуганные постановщики затеяли опускать занавес, чтобы скрыть его от взоров публики. Они уже видели себя простившимися с чинами, званиями, а может, даже и с головами, однако Елизавета сделала знак вновь поднять занавес.

– Не будите его, – шепнула она, и понятливый дирижер приказал оркестру играть едва слышно.

Императрица поднялась на сцену. Глаза ее были влажны и блестели. С томным, нежным выражением любовалась она спящим Адонисом…

На другой день стало известно, что «Трувору» присвоено звание сержанта. Почему-то сие никого особенно не удивило. Пронырливый, как бес, Бестужев решил снискать расположение восходящей звезды и принял на себя хлопоты по его гардеробу. Спустя несколько дней Бекетов был взят из кадетского корпуса и уже в чине майора поступил в адъютанты к Алексею Разумовскому – по протекции императрицы.