Лариса Шкатула - Пани колдунья Страница 7

Поэтому ли, по чему другому, но привязанности молодых родителей так и разделились. Лизу считали папенькиной дочкой, Николушку — маменькиным сынком.

Он с самого начала не был похож характером на Астаховых. Самостоятельно принял решение поступить в медицинский институт, который успешно и окончил. Ничего не хотел слышать о государевой службе, а женился и уехал в глухую провинцию, чтобы лечить сирых да убогих. Писал письма и посылал телеграммы только на имя матери…

Уход из семьи сына почти совпал по времени с уходом из жизни Астахова жены, так что чудачества князя окружающие объясняли его тоской по сыну.

Как-то само собой разумелось, что тосковать по женщине, его предавшей, — слабость непростительная…

Собственно, идея уехать в Италию принадлежала Лизе. Не то чтобы она очень хотела этой поездки, но после случившегося с английским баронетом происшествия умная девушка сочла за лучшее покинуть Петербург, пока не забудется очередная выходка отца.

В тот раз он демонстрировал свои фокусы перед англичанином, который передал Астахову привет тоже от сорбоннского приятеля князя, живущего теперь в Лондоне.

Баронет оказался редким занудой, и Астахов подозревал, что Морис Фитцджеральд дал ему адрес друга только от безнадежности, не умея отбиться от докучливого дальнего родственника. А возможно, Морис ничего такого и не думал, и Астахов подобным образом попросту оправдал свои более чем странные действия против иностранного гостя…

А гость как раз рассказывал своему русскому собеседнику об английской привычке есть по утрам овсяную кашу, как вдруг сидевший напротив него за столом князь стал странным образом меняться в лице.

Вначале англичанин подумал, что такой обман зрения случился с ним по причине утомления, или из-за множества свечей, горевших об ту пору в гостиной Астаховых, или от слишком обильного угощения, которым усиленно потчевал его князь.

Баронет протер глаза и потряс головой, но трансформации с сидящим напротив хозяином продолжались. Каким-то образом его волосы стали казаться не чем иным, как львиной гривой, а потом и вовсе окончательно оформившийся во льва князь вдруг зарычал и низверг на гостя пламя из огромной зубастой пасти.

Тот от страха обездвижел. Почувствовал такую слабость во всех членах, что попросту не мог сдвинуться с места, а когда спустя некоторое время все же пришел в себя, не обнаружил в комнате никого.

Баронет растерянно заозирался, не зная, что и подумать: то ли звать на помощь, то ли ждать, когда в гостиной кто-нибудь появится.

Последнее, видимо, оказалось самым правильным, потому что в комнату вошла хорошенькая дочка Астахова — княжна Елизавета — и призналась ему, что папенька в одночасье занемог и нижайше просит гостя его простить.

Красавица предложила баронету вина и всяких деликатесов, коими был полон стол, но ему более кусок не лез в горло. Англичанин поспешил откланяться.

Возможно, случившееся с ним не получило бы огласки, если бы после пережитых волнений баронет не зашел в ресторацию, чтобы с помощью хорошей русской водочки обрести утерянное было достоинство…

И надо же было ему наткнуться там на человека, больше которого никто в Петербурге — да и на всем белом свете — не желал зла князю Астахову. Конечно, англичанину о том знать было необязательно, потому баронет встретил просто хорошего слушателя, поощрявшего его рассказ своим вниманием.

Отставной поручик драгунского полка Прокопий Щербина испытывал нужду в деньгах. Можно было бы сказать — как всегда, но нынешняя нужда у него была крайней. Во многом благодаря князю Астахову.

Прежде Прокопий время от времени срывал банк, играя в карты с такими же, как он, отставниками или небогатыми провинциальными дворянами.

Это позволяло ему сравнительно неплохо существовать и даже откладывать на черный день.

Никто ни разу не поймал его на мошенничестве — ловкость рук отставного поручика была поистине уникальной. Но вот дернул же его черт согласиться на уговоры бывшего однополчанина, ныне благодаря неожиданно свалившемуся на него наследству богатого землевладельца! Потащился за ним в английский клуб и согласился на уговоры — сыграть по маленькой в покер.

То, что для богатеев считалось по маленькой, для Щербины было ощутимой суммой. Поручик был хорошим игроком, проигрывал крайне редко и без мошенничества, но здесь перед ним замаячила перспектива если не обогащения, то существенной поправки своих дел. И он не удержался. Смухлевал.

И опять бы ему все сошло с рук, если бы не случившийся при этой игре князь Астахов. В самый ответственный момент он сказал спокойно, но так, что слышали все:

— Выньте трефового туза, господин Щербина!

Выньте, он у вас за левым обшлагом.

Кровь бросилась поручику в лицо. Он стал подниматься из-за стола с самыми мрачными мыслями: от желания тут же на месте застрелиться до вызова князя на дуэль. Но тот не дал ему даже открыть рта:

— О дуэли со мной и не мечтайте! Я не дерусь с шулерами!

Мало того, Астахов почти сразу же ушел из клуба, а перед тем сунул в карман фрака отставного поручика денежную купюру, чего вообще прежде никто себе со Щербиной делать не позволял, со словами:

— Это вам, голубчик, за понесенный ущерб!

Как извозчику! Как половому! Так унизить потомственного дворянина! С того времени прошло больше года, а Щербина все не мог забыть перенесенного позора и скрипел зубами от ярости при одном воспоминании о словах князя и сунутой в его карман купюре…

Отставной поручик стал избегать и своего разбогатевшего товарища, и вообще те улицы, вблизи которых находился уничтоживший его репутацию клуб.

К счастью для мошенника, весть о случае с бывшим драгуном по Петербургу широко не разнеслась.

Видимо, оттого, что дело закончилось не крупным скандалом, а всего лишь позором для одного человека, передернувшего карту. Аристократы снизошли к слабости отставного военного и не то чтобы простили его, но попросту забыли. Вычеркнули из своей памяти, что для Щербины было еще горше.

В тот день он сидел в ресторации после очередной удачной игры в своем обычном кругу, где не было человека, способного, подобно князю Астахову, поймать поручика на шулерстве. А за соседний столик как раз присел зануда-баронет.

В другое время Щербина не обратил бы на иностранца никакого внимания, но, сам отлично говоривший по-английски, он услышал, как англичанин на плохом русском заказывает себе водку. И попросту решил потренироваться в языке, говорить на котором в той среде, где он сейчас вращался, было не с кем.

Под надуманным предлогом он попросился за столик баронета, а тот был так ошарашен визитом к Астаховым, так сбит с толку, что, услышав родную речь, принял Щербину прямо-таки с распростертыми объятиями и с места в карьер стал жаловаться ему на князя-колдуна, который позволяет себе вытворять мерзкие штуки с порядочным человеком.