Антонио Форчеллино - Червонное золото Страница 7

— Я знаю, о чем вы думаете, но вы ошибаетесь. Вы будете абсолютно свободны, и вам положат содержание в сто скудо в месяц, а это больше, чем содержание, которое он предложил нашему Тициану.

Более дотошного адвоката кардиналу было бы не найти.

Старый художник кивнул, словно нашел вполне естественным расхождение в суммах нашей аренды. Делла Каза воспользовался одобрением Тициана:

— Вы можете отправиться в Рим в конце лета вместе с Тицианом, который едет, чтобы написать несколько портретов Папы и его семьи. Вас будет сопровождать венецианский эскорт, так что безопасность путешествия обеспечена. У вас есть месяц, чтобы обдумать это предложение. Надеюсь, излишне напоминать о его конфиденциальности. Да и вряд ли будет приличным гражданке Венецианской республики отказать кардиналу в любезности.

Вот так предложение превратилось в угрозу. Стало ясно, что нунций не намерен дальше обсуждать эту тему. Во время разговора Тициан несколько раз трогал пальцем грудь, как делал всегда, когда обдумывал, какой тон выбрать для закрепления краски, потом погладил меня по руке. Он был человек практичный и привык подчиняться капризам власть имущих.

— Подумайте, какое прекрасное предложение, Маргарита. Кардинал Алессандро, князь среди кардиналов. Пройдет немного времени, и, если сможете себя правильно поставить, сумеете обеспечить себе будущее…

— Путаны, маэстро, — добавила я недостающее слово, — будущее путаны.

Это была правда, и тут я оказалась практичнее старого художника.

Вошли дон Диего, дож и Аретино, перебрасываясь шутками о том, сколько лет маэстро убавил Аретино, сохранив полное сходство. На такое чудо был способен только Тициан.

— Может, и Папе удастся скинуть лет двадцать, — хихикнул нунций. — Вы же понимаете, как важно для того, кто у власти, выглядеть молодым и сильным. Пока даже самые заклятые враги Папы не могут поставить под сомнение его интеллект. Но восемьдесят лет есть восемьдесят лет, и если волшебная кисть Тициана убавит год-другой, то от этого выиграет вся христианская церковь. Мы уверены, что если Тициан напишет портрет Папы, то во всем мире его таким и станут видеть, и Папа избавится от необходимости показываться на людях.

И, благосклонно обращаясь к Тициану, который разглядывал кончики своих пальцев, запачканные киноварью и ляпис-лазурью, торжествующе заключил:

— И с соизволения посла Уртадо де Мендоса напомним, что магии Тициана было под силу даже закрыть рот императору.

Дон Диего отвернулся, чтобы никто не видел его улыбки: этикет не позволял ему разделять веселье тех, кто непочтительно отозвался об императоре. Тициан вздрогнул и протестующе взглянул на делла Каза, и тут Аретино решил, что его время настало.

— Да будет вам известно, дорогая Маргарита, что Карл Пятый с трудом может сомкнуть челюсти. Врожденный дефект мешает ему прожевывать то огромное количество пищи, которое он поглощает. И тот же дефект сводит на нет всю торжественность его переговоров и официальных церемоний. Рассказывают, что во время его первого визита в Италию один флорентийский вельможа прилюдно попросил его закрыть рот, поскольку «итальянские мухи малопочтительны даже к императорам». А потом явился Тициан и сотворил чудо: ему удалось изобразить императора очень похоже, но так, что дефект был вовсе не заметен, и придать его лицу совершенно не свойственное ему властное выражение. И с тех пор все, кто не в ладу с природой, — тут он остановился и поглядел на художника, который глазами умолял его замолчать, — но имеют толстый кошелек, естественно, могут обратиться к нашему Тициану. Все без разбора, князья и кардиналы, королевы и куртизанки, спешат к нему, чтобы замедлить бег времени, приподнять грудь или выпрямить нос, сделать тоньше бока или выправить слишком круглую голову.

Делла Каза поднялся, чтобы налить себе еще вина, и не устоял перед искушением хитро польстить семейству Фарнезе:

— Когда я увидел, что даже убежденный враг императора, король Франции Франциск Первый, заказал портрет, на котором уменьшился предмет его мучений — огромный нос, я понял, что и Его Святейшеству пришла пора обратиться к Тициану.

Аретино шепнул мне что-то по поводу надежд Тициана получить в обмен на портрет церковную должность для сына и устроить его до конца дней, тем более что другого выхода не предвидится.

Возбужденный вином, нунций продолжал восхвалять всемирное значение Тицианова труда на той стезе, что он наметил:

— Вы знаете, что в январе следующего года в Тренто[5] откроется новый церковный собор, чтобы срочно примирить сторонников Лютера и католиков, верных Римской церкви. Папа на престоле уже двенадцать лет, и его понтификат — самый долгий в истории. И если Тициану удастся его омолодить и до закрытия собора убедить мир в силе и ясности его рассудка, это будет огромный дар христианству. Подумайте, что будет, если Его Святейшество скончается до закрытия собора. Тогда Тридентский собор изберет нового Папу, и лютеране окажутся в выигрыше.

Он замолк и огляделся, чтобы удостовериться, все ли оценили важность его мысли. Дождавшись знаков согласия от посла и дожа и не обращая внимания на Аретино, который так угодливо согнулся, что рисковал свернуть себе шею, он продолжал:

— И вдумайтесь, как смогут затянуть собор лютеране своими доктринальными спорами, если они почувствуют скорую кончину Папы. Теперь вы понимаете, высокочтимый маэстро, всю ответственность, которая ложится на ваши кисти и краски? Мы ждем от вас не картины, но магии! Вы должны спасти Европу от катастрофы гражданской войны. Сделайте так, чтобы Папа выглядел моложе, а о продлении его жизни подумает другой художник: Всевышний, — заключил он, подняв глаза к небу.

Все выразили свой восторг аплодисментами и чокнулись за миссию Тициана. Потом стали прощаться, и Пьетро Аретино увлек меня под руку в свою гондолу.

— Вам нечего опасаться, Маргарита. Пусть это покажется невероятным, но у меня есть для вас несколько советов.

Видимо, он раньше меня узнал о предложении кардинала. В небе над Венецией взошла молодая майская луна, озаряя гладкую, как стекло, воду, по которой бесшумно скользила черная гондола. Когда мы оказались напротив Арсенала, нас окутал легкий бриз, напитанный ароматной прохладой с заснеженных горных вершин. Вода дрогнула, и контуры отраженных в ней домов вспыхнули белыми искрами. Когда же мы достаточно удалились от берега, появились купола Сан Марко, мерцая в серебристых воздушных потоках. Собор с его витражами и позолотой, с его мозаикой из кусочков разноцветного мрамора, казалось, вот-вот оторвется от земли и улетит в свои родные края, на Восток.